На такую дерзость вряд ли решился бы даже гонец от Сайрата, так с чем же пришел этот степняк? Кайсым подумал было, что его снова хотят убить и это подосланный убийца. Его рука нырнула под одежду, где был спрятан нож, слабый соперник акинаку, висевшему на поясе вошедшего воина. Однако тот не касался своего оружия и только печально смотрел на Кайсыма. Почему его лицо, а особенно глаза, смотревшие с любовью и печалью, так знакомы?
– Гюнеш?! – воскликнул Кайсым и почувствовал, как земля неожиданно дрогнула у него под ногами, словно этим именем он вызвал гнев подземных духов, так что еле удержался на ногах.
– Кайсым, мой любимый!
Сброшенный колпак высвободил копну иссиня-черных волос, и девушка-воин бросилась в его объятия. Он вновь почувствовал себя прежним – красивым, удалым, сильным. Тогда у него была любовь Гюнеш, не было только богатства и знатности. Его семья погибла во время набега соседнего племени, пропало все добро, табуны лошадей. Отец был шаманом и передал ему свои знания, и, хотя Кайсыма больше тянуло на воинские подвиги, он покорился воле отца. Оставшись один и став практически нищим, он все же рискнул посвататься к Гюнеш. Ее отец, тайша, его высмеял, оскорбил и выгнал вон. Вот тогда Кайсым и Гюнеш бежали, но их поймали. Его били смертным боем, сделали калекой и бросили в степи умирать. Он прощался с жизнью, а над ним кружили стервятники, чуя легкую добычу. Степь, знакомая с рождения и пьянящая кровь, по которой он столько раз несся вихрем на верном скакуне, показывая свою силу и ловкость, была насыщена запахом смерти. Вот тогда его посетили странные видения, а в голове ззвучал чужой голос, пообещавший ему жизнь взамен на послушание.
Его подобрал караван, везший шелковые ткани. Немного придя в себя, он стал погонщиком, потом покинул караван и через много месяцев пути оказался в тайге, возле поселения шаманов, – так ему приказал чужой голос. Он запретил Кайсыму приносить жертвы верховному божеству Ульгеню и небесным западным тэнгри, наказал почитать только Эрлика и злых восточных тэнгри, обещая за это исполнить все его желания. Чужой голос подсказывал ему, что он должен делать, а что – нет. Он стал постоянно прислушиваться к нему, и тот помогал ему и в обыденной жизни, и в шаманской практике. Кайсым хотел немного: отомстить за унижения, за то, что стал калекой, и для этого ему нужны были власть и сила.
Нахлынувшие воспоминания помогли ему овладеть собой и вновь напомнили, что он калека и шаман, которого обуяла жажда мщения – он хотел уничтожить обидчиков. И вот в его объятиях дочь врага, из-за которой он стал калекой и изгнанником. Он убьет ее и тем самым отомстит ее отцу.
«Накорми ее кровью жертвенник Эрлика!» – нашептывал чужой голос, и его рука вновь непроизвольно потянулась к ножу. Но любовь к Гюнеш еще не остыла, и, громко заговорив, она заглушила голос чужого. Ему захотелось забыть обо всем, уйти с Гюнеш далеко-далеко, где они могли бы построить новую жизнь, где были бы только вдвоем. Но, взглянув на свои искалеченные руки, которыми он не мог даже как следует обнять девушку, вспомнив об ужасном шраме на месте глаза, он позволил чужому голосу пересилить нежность и любовь, чудом сохранившиеся в очерствевшем сердце черного шамана.
Раздираемый противоречивыми чувствами, Кайсым отстранился от Гюнеш, отступил на два шага и резко отдернул руку от рукоятки ножа. Гюнеш, не понимая, что происходит с любимым, недоуменно посмотрела на него и хотела было подойти, но встретила ненавидящий взгляд единственного глаза Кайсыма.
– Мне удалось бежать через три дня после того, как нас поймали, – виновато улыбнулась Гюнеш. – Все эти годы я разыскивала тебя, была уверена, что ты жив. У меня не было мужчины – я ждала встречи с тобой.
– Ты видишь, что со мной сделали. – Кайсым был хмур и зол. – Кривой, хромой, и моя рука больше не может удержать акинак.
– Всего этого я не вижу – для меня ты прежний. Душа твоя…
– Моя душа теперь иная. Она черна, как подземелье Эрлика. Неужели ты ничего не слышала обо мне?
– Люди многое болтают, но я всему этому не верю. Теперь мы вместе, и нам ничто не помешает: оставим прошлое прошлому. До меня дошли известия, что мой отец умер и теперь во главе улуса стоит мой старший брат. Вспомни, как вы дружили, были как братья.
– Он участвовал в погоне за нами и не попытался помешать, когда меня убивали.
– Я уверена, что он раскаивается в этом. Вернемся, и он встретит тебя как брата.
– Тойлош мне не брат, а один из тех, кто сделал меня калекой.
– Не пускай ненависть в сердце – она подобна змее, и ее яд не менее губителен.
– Уходи. В моей юрте нет места женщине, я посвятил себя служению Эрлику. Его духи служат мне.
– Ты заблуждаешься. На самом деле ты их прислужник и делаешь то, что они желают. Я ведь вижу, что ты рад мне, но темное, поселившееся в твоей душе, не дает ей раскрыться мне навстречу. Изгони темное, и мы будем счастливы. Обними меня, и я растоплю лед в твоей душе!
Гюнеш шагнула к нему, он раскрыл объятия… и в следующий миг его пальцы сомкнулись на ее горле. Искалеченные, они вцепились в нее мертвой хваткой. Гюнеш захрипела, не в силах разомкнуть его руки. Теряя сознание, она опустилась на колени. Он оказался за ее спиной и, схватив правой рукой за волосы, потянул книзу, а левой достал нож и приставил лезвие к ее горлу.
– Ты умрешь, посвященная Эрлику! – И нож надрезал кожу до крови.
Гюнеш, находясь в полуобморочном состоянии, почувствовала, что Кайсым убрал нож. Он тащил ее, держа за волосы, через всю юрту, и через несколько мгновений она уже была снаружи – лежала на земле.
– Уходи и больше не попадайся мне на глаза! В следующий раз я не остановлюсь и накормлю Эрлика твоей кровью. Больше нет Кайсыма, которого ты знала, – есть черный шаман. Ты просила, чтобы я вернулся? Я вернусь, но не один, и тогда весь улус содрогнется от моей мести! Земля, озера, реки станут алыми от крови. Моим именем будут пугать детей и коленопреклоненно просить милости. Но ее не будет!
Кайсым махнул рукой людям, ожидающим встречи с ним.
– Эй, вы, там! Гоните ее прочь от моей юрты, и подальше! А если она попытается вернуться – убейте ее!
Сразу несколько человек бросились к Гюнеш, ошеломленной происходящим, обезоружили ее и погнали плетьми.
Кайсым вернулся к юрту, подошел к онкону с изображением ухмыляющегося лика Эрлика и тихо сказал:
– Прости меня, повелитель, что я не принес ее в жертву тебе. Подобное больше не повторится. Клянусь!
Наше время. Киев. Иванна
Звуки нежные и волнующие пробились сквозь сон. Казалось, что капли теплого летнего дождя мягко, ласково обволакивают меня. Два голоса: мужской и женский, и их переплетение порождает видение обнаженных тел, горящих страстью и желанием. Дрожь пробежала по моему телу и задержалась на пупке. Тело напряглось, прислушиваясь не к словам, а к сладостному чувству, невольно ими вызванному. Горячая волна нахлынула и начала подниматься от кончиков повлажневших пальцев ног все выше и выше, учащая дыхание и заставляя сердце биться сильнее. Сладостная нега и ощущение счастья постепенно заполняют все мое естество, разрастаясь до вселенских пределов и обещая вылиться в полное и всепоглощающее блаженство. Я хочу распрямиться и ощутить его всем своим телом, но не могу. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что слишком крепки его объятия!
