и придала голосу холод. Неумелая женская уловка, и всё же ему захотелось оправдаться, а заодно расставить точки. Ну, или знаки препинания, тут уж как кому будет угодно.
— Сегодня у меня обед с наречённой, должен быть назначен день нашей с ней свадьбы. Девушка побелела и пошатнулась. Как же она хрупка. Адриан поддержал ее под острый локоть, кажется, госпожа Талила этого даже не заметила. Лишь повела немного плечом, будто недовольная кошка.
— Помолвка произошла десять лет назад. Наши рода очень подходят друг другу.
— Десять лет. Это куда больше, чем семь, — девица зло выдернула локоть из его руки и побелела, кажется, еще больше. Вся её грация куда-то исчезла. Он увидел перед собой фарфоровую белую куклу. Тонкую, готовую вот-вот разбиться на мелкие осколки. Странное наваждение.
— Таковы правила. Дракон обязан выбрать ту, что продолжит его род, подарит крепких и сильных потомков. И чем раньше он это сделает, тем лучше.
— Успехов вам, сиятельный, — девушка посмотрела ему прямо в глаза.
На секунду дракону показалось, что он видит перед собой разъярённую дикую кошку, готовую броситься в бой. Отдать свою жизнь на алтарь мести. Но девушка развернулась и исчезла в толпе. С Адрианом остался только её назойливый аромат, что так беспардонно лез в ноздри.
— Дикая кошка! — покачал он головой.
— Вы что-то сказали, сиятельный? — подошёл ближе его страж.
— Ничего. Я пойду пешком, вы идите следом.
Обиженно всхрапнул в отдалении его боевой мудрый конь.
Глава 17
Сердце бьется в груди бешеной, обезумевшей птицей. Даже слёз нет. Внутри всё разбилось на острые куски льда. Север, мой родной север, моя любовь, моя искрящаяся страсть — всё истоптано мягкими сапогами дракона. Солгал! Он тогда мне солгал. Не было с его стороны чувства. Ничего не было. Это я полюбила дракона той самой беззаветной любовью. Эта любовь не дала мне увидеть ложь в его разгорающихся огнем змеиных глазах. Как же больно! И как противно ощущать саму себя мерзкой воровкой. Все испачкано. Нет больше той хрустальной, чистой любви. Нет больше светящейся солнцем земляничной поляны. Рухнуло всё. Есть ложь, грязь, обман. В той грязи, что осталась, нет места светлому чувству.
Как я любила своего Адриана и какой дурой была! Не возлюбленная дракона, не невеста и не наложница. Просто та, с которой можно хорошо провести время. Как мерзко! Сколько золотых он оставил мне за кров, еду и ночлег? Десять монет Адриан отдал за постой. Я хорошо помню сумму. Ровно десять монет я нашла на очаге, после того, как он ушел. Такова оказалась цена моей страсти. За эти деньги он купил в довесок к яствам и мою любовь, и моих детей. Невероятной глупостью было думать иначе. Что ж, я верну ему эти деньги, чтобы не было между нами никакой сделки, чтобы не было между нами ничего больше! И мы будем в расчёте. Нет больше моей любви к Алриану, сгорела в драконовом пламени.
Есть я, есть мои любимые дети. Я получила и так слишком много. И ничего ему не буду должна. Сердце осыпается серым пеплом, горит белым огнём душа, внутри все рухнуло и растворилось как будто я сама умерла. Умерла насовсем. Наши жаркие ночи, его обещания, ласковый шёпот, свет очага, меховая шкура, жаркое летнее солнце, звёздное небо, теплая запруда у реки… Не было ничего и никогда больше не будет. Он был обручён. Он просто искал себе девку для скорой и яркой любви. И нашёл. Меня он нашёл. Как же больно. Лопнула внутри та самая струна, за которую я держалась во всех водоворотах судьбы. Остались только мои дети.
Жизнь продолжается, я обязана найти в ней смысл. Марек, София, они без меня не смогут. Нужно взять себя в руки. Постараться, чтоб мир перестал казаться набором ярких цветных пятен. Я не вижу ничего кругом. Ни домов, ни людей… Рухнуло всё и разбилось на крупные глыбы разноцветного льда. Передо ной смутно знакомая вывеска лавки, я потянула за ручку, сама толком не понимая, куда и зачем решила войти. Тёмный зал, яркие искорки, книга, парящая под потолком, чьи-то дети. Огонь горит в очаге. Мне так холодно, и нет никаких сил, чтобы согреться.
— А вот и наша мастерица! — объявляет ласковый голос оборотня, — К вечеру в моей лавке будут выставлены торты. Я сам лично провел инспекцию её мастерской. Явился, так скажем, в неурочный час, безо всякого предупреждения. Удивительная чистота! А крем! Это блаженство. Он достоин стола самих королей. Никогда прежде не пробовал ничего схожего!
— Да-да, конечно. Благодарю вас, — я пытаюсь взять себя в руки, говорить сдержанно, улыбаться. Передо мной люди, кажется, это семья магов. Зачем только я вошла в эту лавку принадлежностей для школы? Что вообще мне понадобилось здесь?
— Мы зайдём перед ужином. Надеюсь, торты не разочаруют детей. Луис такой придирчивый, — сообщает глава небольшого семейства.
— Не разочаруют, будьте уверены. Всего вам самого доброго!
Лавочник улыбается и подталкивает покупателей к выходу. Их дети тащат мелочи с полок, рассовывают по карманам. Оборотень этого как будто даже не видит. Я хочу вступиться, сказать. Лавочник останавливает меня жестом. Он раскрывает дверь перед клиентами, переворачивает табличку снаружи.
— Обед? — удивляется, уходя, покупатель.
— Я встал очень рано, к тому же хочу обсудить некоторые мелочи с госпожой Талилой. Всего вам самого доброго. Очаровательные у вас дети! Примите моё самое искреннее восхищение малышами!
— Да-да, конечно, — кивает глава семейства.
Оборотень запер дверь изнутри на засов. Мне бы испугаться, да только сил больше нет. Нет совсем. Ни на что. Он подошёл вплотную ко мне мягкой походкой, пододвинул скрипучее кресло.
— Садись, девочка
— Я хотела сказать «спасибо» за всё. Вы нашли что-то в книгах? — мой собственный голос звенит, выдает все чувства, всю меня с потрохами.
— Ты садись, — сухая рука ложится на предплечье, я подчиняюсь. Будто бы стала куклой, пустой оболочкой.
— Спасибо. Но мне нужно идти. Дети. Школа, — я глотаю слова.
Оборотень подает чашку с горячим напитком. Я держу её в ладонях.
— Пей, девочка, будет легче. В таком виде
