Будь проклято оно все, на самом деле. Я не хочу, чтобы Влад был всего лишь человеком, которым я немного попользуюсь и брошу.
В стальных глазах Влада сквозит жалость, и от нее в груди щемит. Во мне потихоньку отогреваются чувства, я хватаю ртом мерзлый воздух, аккуратно, не желая загасить их.
Мир всегда был слишком сложен для меня; странно, но я признаю это лишь сейчас, кусая губы. Я хочу уничтожить целый мир… и не хочу уничтожать Влада, не желаю калечить ему жизнь, втягивая в чужую войну. Уйти снова же я не смогу…
Чтобы не заснуть здесь и не замерзнуть окончательно, я выцарапываю из кармана сигареты и затягиваюсь. Закуривать любые проблемы — почему бы и нет? Вполне в моем стиле, как рассмеялся бы все тот же Влад.
Шорох за спиной я не сразу ловлю: вампиры двигаются быстро и бесшумно, не дышат, ничем не пахнут — если, конечно, не измазались в крови. По сути — восставшие мертвяки, духи, оставшиеся в мире людей в своем теле. Не люблю подобные извращения природы, ненавижу свое бессилие, — а эти хрупкие мертвые создания могут сравниться по силе с очеловеченным сверх меры Падшим ангелом.
Действуя интуитивно, я ухожу вбок и пытаюсь перебросить нападающего через плечо. Там вампирши нет, пальцы ловят тонкую ткань, раздается громкий в ночной тиши треск. Мы разлетаемся в разные стороны, скалясь, как две злые дикие кошки. В темноте тлеют две алые точки, я слышу хриплое дыхание и чувствую легкое удивление: я смогла поразить ее своей реакцией. Сплевывая под ноги сигарету, я проверяю клочок ткани, оставшийся в кулаке.
Агнесс, неслышно ступая, выходит из темноты, будто выплывает оттуда мягким движением. Выглядит восставшей из гроба покойницей: бледная, на лице алеет смазанное пятно губ, фигура тонкая, в длинном белом платье в пол. Один рукав оторван почти, солидный его клок я сжимаю в руке.
Я как минимум интересна вампирше, и, смею надеяться, она восхищена. Агнесс, будучи Высшей своего рода, нашла во мне более достойную противницу, чем во всех инквизиторах. Не позволю ей выиграть; она — ошибка природы, я была рождена на Небесах, и это многое определяет, помогает расставить приоритеты.
Не для нее.
Вампирша смотрит полубезумным взглядом, утробно рычит и отступать как будто не собирается. Это мне на руку; она не боится, можно рассчитывать на интересный бой.
— Потанцуем, красотка? — хрипло и нагло интересуюсь я.
Тихий угрожающий рык служит мне ответом, и меня это вполне устраивает. Я кручу меч в руке, наблюдая за реакцией Агнесс. Не боится стали; не боится заклинаний, вплетенных в сталь. Занятно.
Не растрачиваясь на крики или какие-либо реплики, мы бросаемся вперед. Одновременно, но она отстает на долю секунды: за моей спиной хищно трепещут крылья. Понимая, что в скорости ей не выиграть, Агнесс меняет тактику, переходя в защиту. Меч с обиженным звоном врезается в стену, когда она, изломившись в позвоночнике, ускользает от атаки. Я пытаюсь достать ее ударом ноги, пока высвобождаю меч из захвата кирпичной кладки.
Одинаково щуря глаза, мы опять отступаем. Агнесс никак не обеспокоена моими атаками, и у меня внутри закипает чистая, неподдельная ярость. Эта мертвячка просто играла со мной, в шутку отмахиваясь от бесполезных ударов.
Я сильнее, но вот кому нужна эта сила, если ты направить ее не можешь?
— Слушай, тварь, — говорю, медленно наступая, отвлекая ее игрой света на стали. — Знаешь, кто я такая?
Алые губы кривятся в кукольной улыбке — подобные фразы ее не пугают, за долгую жизнь Агнесс часто их слышала, и пока жива.
Люблю слово «пока».
— Пошла против Инквизиции и Люцифера, неужели ты рассчитывала выжить? — я говорю просто так, стараясь заболтать вампиршу. Она по-прежнему предельно спокойна. — Интересно было бы испытать твои силы, но, боюсь, у меня нет времени.
Она идет кругом; если прислушаться, я пойму, что ни одна снежинка не хрустит под босыми ногами. Выглядит опасно незащищенной и невинной, но я не обманываюсь.
— Извини, работа у меня такая, — улыбаюсь, вставая в стойку.
Лицо Агнесс темнеет — что-то изменилось. Я чувствую эту неявную перемену, и это уже что-то: глаза вампирши на тон темнее, пальцы впиваются в ладони, она дрожит.
Что?..
Я чуть меняю наклон головы, Агнесс едва заметно подается вперед, но силой удерживает себя от самоубийственного рывка. Ее внимание приковано ко мне, глаза неотрывно следят…
Облизываю пересохшие губы.
Не в силах больше терпеть, вампирша кидается, на этот раз действуя более бездумно и самонадеянно. С чем связана такая перемена, я до сих пор не пойму, но не замедляю воспользоваться слабостью противника. Она пытается закрыться, но я быстро черкаю мечом. На горле ее проступает тонкая неглубокая царапина. Черная мертвая кровь медленно сочится из раны, Агнесс прижимает руку к шее.
Кровь ударяет мне в голову, на краткий миг кажется, что я сама вцепилась клыками ей в горло, настолько реален железный привкус на языке.
Только ни черта это не ее кровь. Моя.
Я осознаю, что сводило Агнесс с ума.
Она видит мои окровавленные губы, которые я на морозе не почувствовала, и древняя кровь ангелов манит ее, притягивает, искушает. Теперь я понимаю, что читаю в алых глазах: жажду, неутолимую, дерущую наждаком глотку.
Совершенно сумасшедшая идея ударяет в голову лучше крови. Я, не прекращая улыбаться, отправляю меч в ножны, вместо него быстро выхватываю кинжал. Агнесс не успевает опомниться, а я глубоко вгоняю клинок в левую руку.
Это больно, наверное, но я слишком замерзла и ничего не чувствую.
Душераздирающий вой рвется из груди вампирши, ее худенькое тело трясет: от желания, от моих издевательских взглядов, от всего, что произошло с ней. Она боится Конца, ясно понимаю я, боится, зная, что выигравшие — ангелы или демоны, не важно — могут приняться за истребление ее рода, за расчищение мира людей под себя.
Она не боится смерти, она хочет попасть скорее в могилу.
— Хочешь, подарю тебе Ад? — я понижаю голос до искушающего шепота.
Я совсем близко — выкинь она руку, может вырвать мне сердце. Агнесс устала от всего этого, ей не нужна моя смерть, иначе кто же убьет ее? Однако она поднимает голову, в глазах плескается презрение.
— Себя жалей, — выплевывает она.
Не самый глупый совет, откровенно говоря, но я точно знаю: себя жалеть нельзя — сломаешься. Это страшней, чем если бы ломал кто-то другой, — ты сам затаскиваешь себя в могилу.
— Глупая девочка, — шепчу я, наклоняясь к уху вампирши. — Девочка хочет смерти?
Мышцы на ее шее напрягаются — вампирша изо всех сил старается не кивать. Я смеюсь над ее попытками совершенно искренне: ну сколько тебе лет уже, а никак не научишься! Это бесит ее похуже запаха моей крови, пятнающей снег.
В совершенно бессмысленном стремлении достать меня Агнесс кидается вперед, скаля клыки совсем близко от ключицы. Я ударяю, попадая в ребра, слышен противный хруст ломающихся тонких костей. Вампирша хрипит, хватается за грудь, валясь к моим ногам.
Рука с острыми когтями мелькает близко от моей лодыжки в первый раз, а во второй Агнесс валит меня на снег. Затылком я ударяюсь о камень, дергаясь, выдавая пару ругательств на себя — за рассеянность. Выставляю вперед меч, но новый рывок за ногу немного сбивает.
Вампирша отпихивает лезвие в сторону, наклоняясь надо мной. Губы хищно сжаты, не показывая раньше времени острых клыков, и она метит мне в шею. Я вырываюсь, путаясь в тактике, беспорядочно. С силой ударяю ее кулаком в живот, но удар получается слабым из-за потери крови, а правую руку Агнесс железной хваткой прижимает к земле. Я не могу вырваться; она же Высшая, как-никак…
В тусклом лунном свете лицо вампирши прозрачно, я вижу кость под тонкой кожей. Но она опасней многих тварей, которых я встречала. Клыки осторожно, на пробу будто, вонзаются мне в шею. Боли я не чувствую, но перестаю вырываться, чтобы она не разодрала рану.
Это, оказывается, приятно. Мысль эта вертится в голове, бьет в висок, и она мне честно-отвратительна, но ничего с собой поделать я не могу. Внутри растекается странное тепло, жгущее изнутри, шея горит огнем. Я не могу шевельнуться, но и не хочу — это чертовски волнующе и… я не желаю об этом думать.
