правду. И я изменилась, хотя и не сразу. – Она соскочила со стойки, но продолжала соблюдать дистанцию между ними. – Я делаю то, что делаю, потому что знаю: никогда в жизни ты не был так уязвим и не пребывал в таком смятении. И если я могу сделать что-то, способное хоть чуточку облегчить твое состояние, я это сделаю. Смерть – не конец всего, Уоллес. То есть, конечно, конец, но предвещающий новое начало.
Он был ошеломлен, почувствовав, что у него по щеке стекает слеза. Он смахнул ее, не в силах взглянуть на Мэй.
– Ты чертовски странная.
И уловил улыбку в ее голосе:
– Спасибо. Это самые приятные твои слова в мой адрес. Ты тоже чертовски странен, Уоллес Прайс.
* * *
Когда Уоллес вышел из кухни, Хьюго под чутким руководством Нельсона подкладывал в камин дрова. Аполлон, сидя на филейной части, переводил взгляд с одного на другого и тяжело дышал, высунув язык.
– Выше, – командовал Нельсон. – И возьми полено побольше. Я весь продрог. Ночь будет холодной. Весеннее солнце часто обманчиво.
– Ну да, – сказал Хьюго. – А то еще окоченеешь.
– Это правильно, – согласился Нельсон. – Если я помру, что ты будешь делать?
Хьюго покачал головой:
– Даже думать об этом не хочу.
– А, так-то лучше. – Дрова разгорелись, ярко вспыхнуло пламя. – Я всегда говорил, что хороший огонь и хорошая компания – это все, что нужно человеку.
– Странно, – отозвался Хьюго. – Не припомню, чтобы когда-нибудь слышал от тебя нечто подобное.
Нельсон фыркнул:
– Значит, плохо слушал. Я не устаю это повторять. Я старше тебя, Хьюго, и потому ты должен внимать каждому моему слову.
– Что я и делаю, – заверил его Хьюго, вставая. – Я не могу не обращать на тебя внимания, даже если бы попытался.
– Чертовски верно, – сказал Нельсон. Он постучал тростью по полу, и на нем снова оказались пижама и тапочки-кролики. – Готово. Уоллес, хватит на меня таращиться. Это неприлично. Подтащи лучше сюда свою задницу и дай мне взглянуть на тебя.
Уоллес сделал, как было велено.
– Все хорошо? – спросил Хьюго, когда Уоллес неловко подошел к креслу Нельсона.
– Понятия не имею, – ответил Уоллес.
Хьюго просиял улыбкой, словно он изрек нечто глубокомысленное.
– Это замечательно.
Уоллес моргнул:
– Правда?
– Да. Не знать лучше, чем делать вид, что знаешь.
– Как скажете, – пробормотал Уоллес.
Хьюго улыбнулся:
– Ну да. Побудьте здесь с дедушкой, ладно? Я скоро вернусь.
И он пошел в кухню, прежде чем Уоллес успел спросить, куда он направится.
Нельсон, выглядывая из кресла, ждал, когда дверь за ним закроется, и, дождавшись, посмотрел на Уоллеса:
– Они едят, – прошептал он таким тоном, будто выбалтывал большой секрет.
Уоллес, в свою очередь, посмотрел на него:
– Что? – Но тут ему в ноздри ударил запах еды. Мясной рулет? Да, мясной рулет. И жареная брокколи на гарнир.
– Время ужина. Они не едят в нашем присутствии. Это было бы невежливо с их стороны.
– Разве? – состроил гримасу Уоллес. – Они что, разговаривают с набитыми ртами?
Уоллес закатил глаза:
– Они не едят в нашем присутствии потому, что мы не можем есть. Хьюго считает, это все равно что помахать костью перед носом собаки, а потом убрать ее.
При слове «кость» Аполлон насторожил уши. Он встал и стал тыкаться в колени Нельсона, будто думал, что тот припрятал для него угощение. Нельсон почесал у него за ушами.
– Мы не можем… есть? – спросил Уоллес.
Нельсон взглянул на него:
– А ты голоден?
Нет, он не был голоден. Он не подумал о том, чтобы поесть, даже когда утром из духовки появились булочки. Они так вкусно пахли, и он знал, что они легкие и пышные, тающие на языке, но представил себе это почти что задним числом.
– Мы не можем есть, – сказал он.
– Не-а.
– Мы не можем спать.
– Не-а.
Уоллес застонал:
– Тогда что, черт побери, мы можем делать?
– Щеголять в бикини, думаю. Ты был великолепен в нем.
– Вы никогда не дадите мне забыть об этом, да?
– Никогда. Я обрадовался, узнав, что, будучи живым, ты регулярно брил волосы на теле. Мне невыносима сама мысль о том, что ты пренебрег бы этим и застрял здесь с заросшим садом в штанах.
Уоллес вытаращился на него.
Нельсон постучал тростью по полу.
– Сядь. Не нравится мне, когда надо мной нависают.
– Я не привык сидеть на полу.
– О'кей. Тогда пододвинь стул.
Уоллес направился к ближайшему столику, но вспомнил, что не может ничего пододвинуть, и, нахмурившись, снова повернулся к Нельсону:
– Не смешно.
Нельсон покосился на него:
– А я и не собирался тебя смешить. Это не было шуткой. Хочешь, я действительно тебя рассмешу?
Нет, он этого не хотел:
– Вам нет нужды…
– С чем привидения пьют пиво?
Это определенно ад. И неважно, что говорят по этому поводу Мэй и Хьюго.
– Я в самом деле не…
– С призРАКами.
Уоллес почувствовал, что у него задергался глаз.
– Я могу просто сесть на пол.
– Куда привидения ездят в отпуск?
– Мне это не интересно.
– На Мертвое море.
Молчание.
– Э-эх, – вздохнул Нельсон. – Не нравится? Правда? Это одна из любимых моих шуток. – Он нахмурился: – Придется пустить в ход тяжелую артиллерию. Как называется привидение, которое работает в газете? Жмурналист.
Уоллес опустился на пол. Обрадованный Аполлон улегся рядом и перевернулся на спину, глядя на Уоллеса со значением.
– Хватит. Пожалуйста. Я сделаю все, что захотите. – Он рассеянно протянул руку к Аполлону и почесал ему живот.
– Все, что захочу? – развеселился Нельсон. – Надо запомнить.
– Это не было предложением.
– А прозвучало как оно самое. Не выписывай чеки, которые твоя задница не способна оплатить, как я имею обыкновение говорить.
Уоллес посмотрел на огонь. Он чувствовал его жар, хотя и не понимал, как такое возможно.
– Как вы выносите это?
– Что? – спросил Нельсон, откидываясь в кресле.
– Пребывание здесь.
– Это не плохое место, – резко ответил Нельсон. – Это хорошее место, если тебя интересует мое мнение. Есть места похуже.
– Нет, я… имел в виду другое.
– Тогда скажи, что именно. Разве это так сложно?
– И еще одно, – не подумав, сказал Уоллес. – Вы можете переодеваться.
– Это не так уж и трудно. Просто нужно сосредоточиться.
Уоллес покачал головой:
– Почему вы такой, какой есть?
– Ну… в физическом отношении? Или в философском? Если второе, то приготовься к длинному рассказу. Все началось, когда я был…
– В физическом. Почему вы все еще старый?
Нельсон наклонил голову набок:
– Потому что я и есть старый. Мне восемьдесят семь, если быть точным. Или, по крайней мере, мне было столько, когда я откинул копыта.
– Почему вы не сделаете себя моложе? Вы… – мы, подумал он, хотя и не
