Голки снова загоготали, однако нав, обходящий костёр по кругу за их спинами, начинал их раздражать. Они выворачивали головы, косили глаза, следя за его непрерывным, плавным перемещением, а он двигался, словно в танце, время от времени подпинывая обглоданные кости.
— Сядь и не мельтеши, — велел первый.
— Будь по-твоему, — Ромига присел на землю, подобрал мелкую косточку — ключицу — и стал крутить, перебрасывая между пальцами, как играют ножом. — Вы бы хоть назвали свои имена?
— Обойдёшься, — перебил его первый. — Ты явился к нашему костру, не зван.
— А разве не к этому костру некий Вусси зазывал моего маленького приятеля Рыньи?
— Ну, положим, к этому, — лениво рыкнул один из сидящих у костра.
— Вот. Я пришёл вместо него. Я тоже сновидец, и?
— Ты нам не нужен, чужак-сновидец. Мы же не рискнём тебя съесть, если ты нам чем-нибудь не угодишь, — и голки весело, заразительно захохотали, потрясая в воздухе полуобглоданными костями.
— А всё-таки, мне ужасно любопытно, — продолжил Ромига, терпеливо дождавшись, когда они отсмеются. — Вы живьём отыскали путь в страну Счастливой Охоты, — нав повторил выражение Семёныча, отлично зная, что оно означает у челов. — Если вам не по сердцу миропорядок Голкья, здесь-то вы могли начать новую жизнь, невозможную там. Охотились бы, плодились и размножались, заселяли новый мир. Но вместо дичины вы едите вот это. Почему?
Ромига был — само спокойствие, голос его звучал негромко и задушевно, как у целителя, собирающего анамнез. Геоманту нужно было время на построение аркана, и он тянул его разговором. Или разговор — тоже часть аркана? Да, в некотором смысле, так и есть.
— У щенков Наритья нежное мясо, а месть — лучшая из приправ, — сыто рыгнул первый голки и провернул вертел над углями.
Сидящие вокруг костра — уже наполовину покойники, но пока геомант не достроил аркан, в его руках — остановиться, не достраивать.
— Наритья жрали нас и наших детей, мы воздаём им тем же, — добавил ещё кто-то из обречённых.
Гарка Ромига сам, бывало, практиковал месть до седьмого колена. А связанные сопляки, действительно, могли участвовать в каннибальских трапезах старших родичей, и даже с удовольствием. Когда челы на Земле пожирали друг друга, в прямом или переносном смысле, нав преспокойно проходил мимо… А только мальчишка Рыньи не окажется у этого костра ни едоком, ни едой. Точка.
— Мы не успокоимся, пока не изведём на Голкья всю поганую кровь Наритья. И мудрые нам не указ. Плевать нам на этих зазнаек и на их поганые законы. Здесь мы — власть и сила, сюда они не доберутся. А мы-то доберёмся до них, когда сочтём нужным. До всех и каждого доберёмся! Так и передай своей Вильяре, Иули.
Нет, Вильяры они тоже не коснутся.
— Передам, — улыбнулся нав так, что главарь без замаха метнул в него нож, которым проверял готовность мяса.
Остальные начали подыматься с насиженных мест. Но косточка уже хрустнула в пальцах геоманта, и было поздно. Они умерли быстрее, чем упали наземь. Умерли, истлели, рассыпались в пыль… Ветер взвихрил её, запорошив и Ромигу, и связанных детишек. Нав отряхнулся, подобрал нож, которым по нему промазали, и пошёл освобождать пленников. Но в их вытаращенных глазах плескалось столько ужаса, что он не стал резать верёвки, а сгрёб в охапку всех троих, желая поскорее проснуться вместе с ними в логове. И пусть Вильяра дальше с ними разбирается! Даже не подумал, сможет ли призрак протащить живых по изнанке сна?
Смог. Сквозь ускользающую дрёму Ромига уже слышал тарарам в логове. А на пустом берегу рассыпáлись пылю остатки бивака. Густые травы стремительно прорастали и скрывали кострище вместе со следами беззаконной трапезы. Узел-колтун больше не стягивал мерцающие нити. С помощью геоманта мир-сон залечил зудящую язву на своей пушистой шкурке и вновь безмятежно разнежился под лучами летнего солнца.
***
Вильяру разбудил грохот упавших поленьев и чей-то дикий, на грани безумия, ужас. Она подскочила, распахнула глаза — с пола на неё уставились трое маленьких южан… Наритья, судя по одёжкам. Но жестоко заткнутые рты и связанные руки-ноги она заметила прежде клановых узоров. Метнулась освобождать. Защитные чары логова тоже придавили внезапных гостей, одного ушибло поленом, но это наименьшие беды. А вот кто из разумных посмел так обойтись с детьми…
— Их чуть не съели поборники справедливости, — сообщил Нимрин, осторожно садясь на лежанке. — Я их отбил и притащил сюда.
Увидев чужака, дети зашлись от ужаса, и Вильяре некоторое время было не до расспросов Иули, который осторожненько, по стеночке, похромал в отхожее место. Знахаркина дочь освобождала маленьких Наритья от кляпов и пут, обнимала, нянчила, изгоняла испуг, унимала боль чарами… Вскоре к ней присоединился зевающий Рыньи. Детей, наконец, успокоили и усыпили, так им легче перенести потрясение, а сами окончательно проснулись.
«Эй, Нимрин, ты там не провалился?»
«Нет, я вышел под небо и любуюсь снегами», — безмолвная речи Иули зазвенела внезапной, неуместной в текущих обстоятельствах радостью.
«Что?»
«Утро такое… Рассвет…» — чужак словно бы обрёл величайшее в жизни счастье и растерял слова.
Знахаркина дочь перепугалась, как бы и этот не лишился рассудка. Выскочила следом. Нимрин сполз по крутой лестнице внутри скалы, отворил калитку и сидел в устье пещеры, свесив ноги в обрыв. Преодолеть наружную лестницу он пока был не в силах, что не мешало ему наслаждаться видом на залив, на Ярмарку. Казалось, даже воздух вокруг него звенит от восхищения! Вильяра осторожно подхватила болящего под мышки и затащила в коридор, подальше от края. Лишь после этого заглянула в лицо, в глаза. Нимрин улыбался, как перебравший Марахской травы, но взгляд его не плыл.
— Вильяра, милая, я не спятил, мне просто очень, очень хорошо. Украденное душекрадом вернулось. Ты понимаешь, ведьма!? — он обнял её и стал ластиться, словно соскучившийся зверь. — Я живой, я вернулся к себе. Знала б ты, какое счастье…
Вильяра тоже обняла его и тихонько рассмеялась в ответ, потому что, да: счастье. Восторг и блаженство Иули заразительны — на диво. Радость, словно ручей, смывала всё, что накопилось между ними мучительного и жуткого.
— Твоё счастье — моё счастье, Ромига. Я долго-долго ждала этого дня. Я желала познакомиться с тобою — целым.
Он рассмеялся, ласково теребя её гриву:
— Совсем целым я стану, когда выздоровею телесно. Пойдём готовить завтрак?
— Пойдём.
Впрочем, завтраком уже занялся Рыньи, и не особо-то нуждался в их помощи. Детишки мирно посапывали на лежанке и тоже пока не требовали заботы. Прояснить бы, как они объявились в логове? Вильяра спросила — услыхала в ответ подлинную сновидческую сказку. У Нимрина не нашлось колдовской силы на образы, но он так вдохновенно играл голосом и складывал слова, что Вильяра и Рыньи внимали ему, приоткрыв рты, пока каша из приречника не запахла палёным. Тут-то все спохватились, и о завершении своих похождений в мире Счастливой Охоты Нимрин поведал сухо, деловито, страшно.
Вильяра даже не сразу собралась с мыслями…
— Вот так запросто? Сломал кость, и они все умерли, и сразу рассыпались прахом? — испуганно, почти жалобно переспросил Рыньи. — То есть, ты теперь каждого так можешь? Даже без колдовской силы? Даже по ту сторону звёзд?
Нимрин отрицательно качнул головой. Зачем-то прикрыл глаза, снова открыл, мотнул головой решительнее.
— Нет, Рыньи, не каждого, а кто всему миру — против шерсти. В тех степях гости-живоеды оказались чудовищно неуместными, и мир избавился от них моими руками. Хотя сам я тоже обрадовался возможности… Прибрать мусор.
Вот, значит, каков ты, Иули Ромига, в своей полноте и целости! Совершенный убийца, вдохновенно и радостно служащий мировому равновесию. Вильяру пробрало морозом по хребту — даже сквозь разделённое с ним счастье. Мудрая уточнила.
— Ты сказывал, от твоих чар должны были умереть все живоеды?
