пеленой глаза смотрели не на него. Даже не сквозь. А туда, куда может смотреть только шаман или провидец. Туда иногда смотрит каждый Видящий — за Грань.
— Вы можете звать меня Санорой, господин странник. Санорой из Белой пустыни.
Воздух в операционной был сухим и душным, и Элен не могла ни уснуть, ни проснуться. Собственный кашель и першение в пересохшем горле будили её. Ноги ниже колен онемели, как и левая часть тела вместе с рукой. Девушке оставалось только бездумно сжимать и разжимать кулак и вертеть кистью в кожаном наручнике. Она делала это бездумно, и протерла собственную кожу почти до мяса.
Элен скучала по своему молчаливому соседу и завидовала ему. Он легко и быстро отделался. Ушел почти невредимым. И будь у Элен хоть капля сил и выдержки, она бы откусила себе язык, чтобы захлебнуться кровью, и больше не ощущать всей этой боли. Но Элен была трусихой, и никогда бы не решилась даже попробовать.
Очень хотелось есть.
Желудок сводило, он уже начал растворять сам себя. Элен могла поклясться, что её запястья никогда не были настолько тонкими. Она могла увидеть, как сердце слабо бьется о грудную клетку, сотрясая ребра. Кривые, неправильно сросшиеся когда-то кости. На одно ребро больше с правой стороны. Отросток был небольшим, едва доходил до середины нормальной длины.
Элен подумала, что если она ещё немного похудеет, то сможет выдернуть руки из оков, смочив их собственной кровью. Может быть, она и сейчас смогла бы такое провернуть, если немного прижмет большой палец…
Рывок, второй.
Кожу на запястье жгло, и приходилось выворачивать руку. Элен стиснула зубы и продолжила вертеть рукой, растирая до красноты кожу, вытягивая ладонь. Потянув изо-всех сил, чуть повернув корпус, Элен ошутила, как смещается сустав, и как кожаный наручник постепенно соскальзывает.
Со стоном, сорвавшимся сквозь стиснутые зубы, Элен выдернула руку из оков и с блаженством размяла плечо и локоть. Она почесала щеку, убрала волосы назад, растерла другую руку. Большой палец начал синеть и опухать, но её это мало волновало. Предстояло освободить вторую руку. Ремешки быстро расстегнулись, за ними те, что на ногах.
Элен перекатилась на бок и, не удержавшись, упала на холодную землю. Тогда она осознала, что ей перебили колени — Элен не могла их даже согнуть. Но сдаваться на полпути девушка не собиралась. Теперь, когда она почти выбралась.
Дверь была закрыта снаружи, но Элен была к этому готова, хоть и ощутила укол досады. Вовремя пришла мысль, что верхние петли разболтались, и если она только сможет открутить нижние, то дверь легко откроется, несмотря на замок.
Крупные ржавые петли сидели на таких же ржавых саморезах, но сидели глубоко. Глупо было искать инструмент, хотя сгодился бы даже нож. Элен посмотрела на свои руки.
Элен сломала три ногтя, один почти на пополам, прежде чем железо поддалось. Ей не пришлось выкручивать до конца — под собственным весом дверь с грохотом повалилась, выдрав с корнем щеколду снаружи.
Сарай стоял в закутке, и со стороны улицы его прикрывали ящики. Не знающий пройдёт мимо и не заметит. Элен боялась, что на грохот могли сбежаться люди, но всё было тихо. Лишь иногда слух тревожили звон и скрежет.
Элен ползла вперёд, гадая, успеет ли укрыться до того, как маньяк вернется. Поймают ли её его подельники? Может, какой нищий перережет ей глотку. Не из милосердия, а чтобы не занимала место.
Каждое движение усугубляло и без того сводящую с ума боль. Шов на плече разошелся и кровил, палец распух, и ноги тащились за телом безвольным хвостом.
Шум становился отчетливее. Элен могла различить топот (не меньше десятка человек), звон стали, свист стрел и трель спускаемой тетивы. За углом шла битва, безмолвная и ожесточённая, не похожая на пьяные потасовки ночных гуляк. Спрятавшись за ящиками, Элен прижала руки ко рту, боясь, что стоны и тяжелое дыхание выдадут её.
Разумеется, это было невозможно — никто из сражавшихся не мог сравниться с девушкой в остроте слуха. Сражение постепенно продвигалось ближе к тупику, в укромной нише которого притаилась операционная доктора Сагаруса, известного в Нижнем Лэислассе пришивателя конечностей. В Верхнем Лэислассе Сагарус имел несколько иную славу. Его звали тогда, когда заканчивалась работа наёмников. Иными словами, Сагарус был чистильщиком, и имел с этого солидный заработок, позволявший ему нанимать головорезов попроще, чтобы без труда получать любой необходимый ему, или его заказчику, материал. Но если подпольный доктор и имел какую-то связь с происходящим той ночью в клоаке, то разве что весьма отдалённую.
В отличии от Верхов, Низины были бедны и никем не охраняемы. Здесь всем заправляли небольшие группировки — воры, наёмники, контрабандисты. Они делили территорию, словно стаи диких животных, грызлись за неё, легко заключали союзы против общего врага, и также легко друг друга предавали. Здравомыслие здесь было пустым звуком, а сострадание — не более, чем сказка для немощных и обездоленных, в которую, правда, никто не верил.
Это была одна их тех темных ночей, когда “Белые Стрелы”, умельцы по части бесшумных убийств, столкнулись с малочисленными “Сорокопутами”, ведущими бизнес в относительно благополучных районах Низин. “Сорокопутов” знали хорошо — дюжина умелых бойцов и странноватых личностей, еще несколько лет назад бывших одиночками. Сорокопуты не любили мелкие дрязги. Спокойный бизнес радовал их больше разборок в вонючей клоаке. Любым, кто тревожил их покой, выносился скорый и суровый приговор.
Фрез вонзила изогнутый кинжал под ребра, ощутила, как по рукам пробежала теплая жидкость, и с хлюпаньем выдернула оружее, чтобы перерезать горло подкравшемуся с тыла врагу. Мимо уха просвистел арбалетный болт. Мет подмигнул в ответ на возмущенный взгляд, брошенный в его сторону.
— Уши надеру! — пригрозила Фрез, занося кинжал для броска.
Зазубренное лезвие воткнулось в грудь мелкого, но проворного убийцы. Мужчина закашлялся, подавившись собственной кровью, и свалился на землю. Он был последним в шайке. Остальные, если и были поблизости, не рискнули вступить в открытое противостояние.
Фрез пнула ещё тёплое тело и с усилием вытащила застрявшее по рукоять оружие. Женщина утерла пот со лба и тут же выругалась. Теперь её лицо украшал бордовый отпечаток.
— Красотка, ничего не скажешь.
Завир, высокий и тощий, словно жердь, мужчина, поправил повязку на светлых волосах и встряхнул плетью, состоявшей из острых металлических пластин. Плеть, повинуясь руке хозяина, изогнулась змеёй и собралась в тонкий длинный меч.
— В следующий раз, — Фрез посмотрела на Мета и продемонстрировала ему свой кинжал, — это прилетит тебе в голову.
— Да
