– И где этот уровень находится? – спросил Дарк.
– Как где, как где? – закудахтал пораженный таким неведением офицер. – Естественно, под землей. Мы сейчас на тринадцатом, то бишь на втором наземном, а камеры сыска…
– Понятно, – кивнул Дарк. – Они хоть живы?
– А откуда мне знать? Говорю же, туда моих людей не пускают… – чуть было не заплакал тюремщик, видимо, боясь, что потеряет доверие мучителей, а заодно и жизнь. – У них там все свое… и палачи, и надзиратели, и провизию даже отдельно завозят… Небесами клянусь, я не вру! Ничего более не знаю!
– Заткни его, – отдал распоряжение Дарк, которому бессвязный лепет близкого к истерике пленника мешал думать. – Часов на двенадцать заткни, и уходим!
– А может, того? – спросил Зингер, исполнив только первую часть просьбы, то есть снова водрузив ладонь на толстогубый, мокрый от слюны вперемешку со слезами рот. – Сам же мне говорил, «свидетели никому не нужны… свидетели долго не живут!».
Услышав, какую участь ему намерен уготовить жестокосердный седок, тучный пленник затрясся, задергался всем телом, отчего Зингер едва с него не слетел. Не помогли удержаться моррону в «седле» и крепкие ноги, впившиеся в бока потерявшей самообладание жертвы. Только кулак, с силой ударивший бьющегося в истерике начальника смены точно в лоб, вернул тишину и спокойствие в маленькую, но уютную комнатку.
– Думаю, этого вполне достаточно, но на всякий случай все же свяжи толстяка! – произнес Аламез, вставая со стола и готовясь направиться к выходу. – Что же твоих опасений касается, то руки кровью марать стоит, только когда смысл есть, а мы его, к сожалению, не имеем…
– Да он же, как только очухается, тревогу поднимет! – недоумевал потомок гномов, несмотря на завершение скачки все еще остававшийся в «седле» и не желавший его покидать. – Ты что ж, полагаешь, он рожи наши не запомнил?!
– Запомнил, запомнил, – кивнул Дарк, – притом, думаю, на всю жизнь… Однако это ничего не меняет! Если я прав и торгаш из кабака действительно Фегустин Лат, то нас уже ищут, причем на охоту созваны все: и стража, и ищейки из сыска, и даже находящиеся в Верлеже по иным делам вампиры. Нам нужно как можно быстрее покинуть город, а то, что он нас опознает, роли уже не играет… Заканчивай с ним побыстрее: руки простынями свяжи, а в пасть яблоко засунь иль вон тот диковинный фрукт, он покрупней да потверже будет!
– Сам как-нить разберусь, чистоплюй паршивый! – недовольно проворчал Зингер вслед напарнику, уже покинувшему комнату и греющему руки в соседней, возле едва тлевшего камина.
* * *
От азартных игр один лишь вред. Они не способствуют утолщению кошелька честного игрока и приводят к потере бдительности, которая порой гораздо ценнее денег. Четверо тюремщиков расселись кружком на полу в самом центре холла первого этажа; прямо перед широкой винтовой лестницей, ведущей в подземелье. Игра в карты не просто помогала им коротать время, а всецело увлекла забывших о долге и уставе солдат, настолько уверенных в своей безопасности, что даже отстегнули с поясов короткие мечи и отложили их подальше от мягких подушек. Стола у служивых не было, так что карты клались прямо на каменный пол, а бутыли с вином заменяли служивым походные фляги, наверняка ополовиненные к середине ночной смены. Умы солдат были всецело поглощены просчетом игровых комбинаций да блефом, и в них не нашлось даже маленькой толики серого вещества, чтобы следить за тем, что творится вокруг. Азарт игры поглотил, пленил и сгубил нерадивых часовых, даже не заметивших, что на верхней части лестницы со второго этажа промелькнули две тени.
Тюремщику, сидевшему спиною к спуску в подземелье, а лицом ко входной двери и подъему на второй, видимо, карта не шла. Во время игры он частенько ругался, искусал губы в кровь, да и свои знатные усы превратил в маленькое подобие замусоленной, истрепанной мочалки. Похоже, он чувствовал свое поражение и поэтому не стеснялся в высказываниях, а может, и наоборот, блефовал, усыпляя бдительность уже заранее праздновавших победу сослуживцев.
– Опятушки, поди, одни козырки в лапе зажал, хряка заозерная! А мне чем покрывать приказуешь, подлежник гарповский?! – обильно орошая лицо соседа справа слюною, прокричал проигрывающий тюремщик, а затем, вдруг подняв голову, что есть мочи завопил: – Злыдни!
Троица сослуживцев дружно рассмеялась вместо того, чтобы схватить лежащее на полу оружие и принять бой. Они неправильно поняли последний возглас лишившегося за игру половины жалованья ворчуна и подумали, что это он их называет злодеями. На самом деле проигравший имел в виду (притом в буквальном смысле этого слова) вполне реальных убийц и злодеев, ловко перепрыгнувших через перила лестницы и теперь летевших с обнаженными мечами в руках прямо на спины его беспечным дружкам.
Проигравшийся в карты тюремщик стал единственным, кто выиграл в жизни, то есть продлил ее на целую половину минуты. Только ему удалось встретить смерть, как подобает настоящему воину и мужчине – стоя на ногах и с оружием в руке. Удачливых же игроков постигла более печальная участь: одному поломал ребра и свернул шею Грабл, упав с большой высоты точно на спину несчастного, жизненный путь второго прервал Аламез, после «приземления» тут же метко ударив мечом по шее и снеся голову с плеч.
Третий охранник хоть и был застигнут врасплох и обескуражен появлением злодеев, но самообладания не потерял и, дотянувшись до меча, даже попытался встать на ноги, но стал жертвой коварного приема, который можно было бы назвать: «смертельный прыжок зубастой жабы». Поломав кости первого противника немалым весом своего приземистого тела, Зингер в следующий миг уже оперся об его обмякшую спину сапожищами, оттолкнулся от нее всеми четырьмя конечностями и по-лягушачьи прыгнул на второго стражника. Все произошло так быстро и неожиданно, что риска получить по зубам коленкой или рукоятью обнаженного меча практически не было. Уцепившись еще на подлете за локоть стражника могучей рукой, Зингер потянул врага на себя, повалил, подмял и тут же впился в его не защищенную стальным воротом шею зубами. Секунды две шевариец трепыхался, но затем попытки спастись сменились конвульсиями умирающего.
Последний тюремщик приготовился к бою, хоть явно понимал, что шансы уцелеть равны нулю. Вместо того чтобы неосмотрительно атаковать первым и тем самым подставиться под удар превосходящего как в силе, так наверняка и в умении противника, он поступил благоразумно, можно даже сказать, мудро – отпрыгнул на пару шагов назад и, заняв оборонительную позицию, потянулся за болтавшимся на шее тревожным рожком. Единственным, чего не учел осторожный стражник, была левая ладонь Дарка, сжимавшая кинжал, которому как раз и было суждено стать орудием убийства. Моррон не разменивался по мелочам и, вместо того чтобы метить в уже сжимавшую рожок руку противника, метнул кинжал ему в горло. Выпученные глаза убитого и кровь, хлещущая из пробитой насквозь шеи, не самое лучшее зрелище, так что Дарк сразу же после броска отвернулся и не увидел, как безжизненное тело упало на пол. Ему было вполне достаточно это услышать.
