— Не думала, что ты готов броситься помогать первым встречным, — качаю головой.
— Почему? Я пошел в инквизиторы как раз для того, чтобы бороться с темной силой. Это моя работа и, если все получится, я буду заниматься этим всю жизнь.
— Все получится? А ты что, можешь и не стать инквизитором? — удивляюсь. Странно, раньше он никогда не говорил о том, что в его судьбе еще не все решено.
— Я собираюсь закончить обучение в Ордене раньше остальных, моих знаний более чем хватает для получения звания инквизитора и экзорциста и отправиться работать, — начал объяснять он. — Но мне нужно пройти последние ритуалы, которые окончательно сделают меня невосприимчивым к магии, помогут мне приспособиться к святой воде и многое другое, разное… Я попросил моих наставников провести со мной эти ритуалы раньше, потому мне дали мои последние каникулы, чтобы побыть с семьей. Не все выживают после ритуалов, потому, по правилам, все, кто может, перед ними уезжает на несколько месяцев к родным, — рассказал он, как ни в чем не бывало.
— Так ты можешь не выжить?…
— Не знаю. Скорее всего, я справлюсь, — он пожал плечами. — Я гораздо выносливее и сильнее, чем большинство моих соратников. Единственное, чего стоит опасаться, это что во мне обнаружат посторонние силы… но я скрывал их на протяжении трех лет. Думаю, пять шансов из семи, что я выживу, — сказав это, инквизитор полез в свою сумку. Немного порывшись в ней, он вытащил трубку и мешочек табака. Закурил.
— Твои родственники знают об этом? — обеспокоенно спрашиваю. Выходит, он приехал сюда на свое последние «прости»…
— Только Лорен, — он покачал головой. — Он близок к моим делам в Ордене. Хотя бы потому, что первые два года воевал с ними за мой титул… инквизитору не полагается быть графом, или купцом, или кем-то еще. Но дядя убедил их оставить меня Сеймуром и не придираться к моим «замашкам», — Арланд усмехнулся.
— Что же за замашки?
— Большинство из тех, кто идет в инквизиторы, это бедняки, которым или подыхать во дворах с голоду, или пожить хоть немного, но тепло и сыто в стенах Ордена. Другая половина учеников — взятые из приютов лишние дети, которых собирались выгнать. Добровольно туда идут немногие. То есть, все, что есть у кого-то из учеников, принадлежит Ордену, там не принято иметь что-то свое. Я же, мягко говоря, выделяюсь. У меня своя лошадь, свое оружие, своя одежда, свои деньги, дядя часто присылает мне гостинцы из поместья. К тому же, там были вещи, которые я не хотел делать… как, например, спать в комнате на шесть человек или мыться в общей бане. А так, благодаря влиянию дяди, мне выделили мою собственную келью с отдельной умывальной, разрешили носить перчатки, не снимая, и иногда выезжать за пределы аббатства, чтобы поохотиться или просто выгулять лошадь… Как ты можешь догадаться, любовью соратников я не пользуюсь, — он усмехнулся.
— Да ты, наверное, ничьей любовью не пользуешься, — замечаю, следя за трубкой, которую он, естественно, мне так и не предложил. — Тебя очень сложно понять и еще сложнее терпеть порой. Иногда кажется, что ты поставил перед собой цель путать людей: ты делаешь что-то, за что начинаешь тебя уважать, а потом тут же вытворяешь что-то ужасное и несуразное, что меняет все мнение о тебе. Вы с Леопольдом тут в чем-то похожи. Он тоже не плохой и вовсе не дурак, но иногда как нарочно говорит глупости, чтобы казаться идиотом. Ты, конечно, не кажешься дураком, скорее уж злобным озверевшем нелюдем… но лучше уж ты был бы дураком, на самом деле. Лео приятен даже когда чудит, а ты приятен… разве что когда спишь, так как в остальное время производишь впечатление то злобного зверя, то лицемера! — выговорив все на одном дыхании, останавливаюсь, чтобы перевести дух. Наверное, эта тирада была последствием долгого молчание. Теперь инквизитор знает, что я о нем думаю.
— У тебя та же проблема, — вдруг сказал Арланд.
— Что?… — такого ответа я точно не ожидала!
— Когда я впервые тебя встретил, мне тяжело было поверить, что ты ведьма, хотя я сразу узнал тебя по портретам, которые нам показывали в Ордене, — разъяснил он, покуривая. — Но потом я понял, что все не так просто, и, даже если ты кажешься иной, на самом деле ты способна на жуткие вещи и доверяться тебе опасно.
— На какие же такие жуткие вещи я способна!? Это я разве сначала спасала тебя из воды, а потом кидалась на тебя с мечом!?
— Нет. Но ты ведешь себя слишком странно. Зачем ты притворялась тогда в реке, что не умеешь плавать? Ты отлично не только плаваешь, но и дерешься под водой! Если честно, я думаю, ты хотела заманить меня одного на реку и скормить хищным рыбам, чтобы я не донес о тебе инквизиции! — черта с два, а ведь он прав… что еще он может обо мне думать после этого? Что я так вот запросто переборола страх воды и полезла плавать в реку? Я сама толком не понимаю, как это я так быстро всему научилась. Возможно, это как-то связано с моей памятью, но кто знает, в чем тут дело? — Хотя, с этим поступком мало вяжется то, что ты помогла Дороти.
— На самом деле я не уверена в том, правильно ли я поступила, когда поддержала Дейкстера, — признаюсь. — Да и Дейк мог согласиться оставить ей жизнь лишь потому, что она вселилась не в кого-то, а в тело его погибшей любовницы.
— На самом деле и я подозреваю, что все не так просто с этим привидением… — в свою очередь разоткровенничался Арланд. — Когда я был молод и игрался со своими силами, я случайно призвал ее через зеркало. На самом деле я хотел вызвать дух Маггорта, потому что думал, что он мог что-то знать обо мне. Но попалась Дороти. Возможно, я сделал что-то не так, и она наглоталась темной силы, потому так вела себя с Дейкстером. Я думаю, это было правильно, что вы оставили ей жизнь… в какой-то мере вы искупили мою вину и вину моего предка.
— Но тогда почему же ты ушел, раз счел наш поступок правильным?
— Из-за личной неприязни. Я до сих пор думаю, что это Маггорт — а Дороти его первая дочь — причина всех моих… особенностей. Ты бы поняла меня, если бы знала, что мне пришлось пережить по его вине.
— Ты злопамятный.
— Ты даже представить не можешь, насколько, — усмехнулся Арланд, выпустив дым из носа. — Но и ты не такая уж и душка, какой пытаешься казаться.
— Может, все-таки поделишься трубкой? — прошу, не выдержав. Последние минуты разговора я уже ничего вокруг не видела, кроме этой роскошной костяной трубки.
— Держи, — вдруг согласился инквизитор, протянув трубку мне. — Ты курить-то умеешь?
— Думаю, вспомню, — приняв трубку, осторожно затягиваюсь.
Дальше мы ехали, не разговаривая.
Изредка телега вздрагивала, наезжая на камни, тогда Валлен тихо бормотал ругательства. Арланд покуривал трубку и задумчиво смотрел куда-то вдаль прищуренными от удовольствия глазами, иногда давал трубку мне, Эргея тихонько посапывала во сне. Постепенно я начала засыпать, сама того не замечая. Очнулась от сладкой дремы я только тогда, когда Арланд вдруг задвигался и попытался изменить мою позу.
