— Конечно, сестра.
— Исключая Багамута, — быстро добавила Тазмикелла.
— Да, — поддакнула Ильнезара.
— Тогда идите к Багамуту! — крикнул Джарлаксл.
Обе сестры недоверчиво посмотрела на наемника, а затем рассмеялись.
— Ну, и что теперь? — спросил раздраженный дроу. — Что мне делать?
— Убить его, да побыстрее, — сказала Тазмикелла. — Я бы могла…
— Прекрати! — потребовал Джарлаксл. — Это все, что вы можете мне предложить? В начале Громф, потом вы…
Он вскочил с дивана и заходил взад-вперед по комнате.
— Если тайная и божественная магия не могут исцелить этого, если псионики беспомощны, скорее, конечно, испуганы, то что? — спросил он. — Как мне найти ответ?
— Что ты узнал? — задала вопрос Тазмикелла. — Киммуриэль был в его голове. Что ты узнал?
— Киммуриэль сказал, что Дзирт должен сам найти выход из клубка, что его исцеление должно идти изнутри, — пояснил Джарлаксл. — Это кажется маловероятным. Скорее даже невозможным.
— Дзирт — умелый воин, — предположила Тазмикелла.
— Да, сестра, — согласилась Ильнезара, и что-то в её тоне заставило Джарлаксла и Тазмикеллу заинтригованно уставиться на неё.
Ильнезара улыбалась.
— Что ты знаешь? — спросил Джарлаксл.
— Возможно, ему не хватает дисциплины, — с понимающей усмешкой заметила драконица.
— Тебе пришлось бы долго искать подобного ему, — заспорил Джарлаксл. — На тренировках он почти идеален…
— Почти идеален, — прервала Тазмикелла. Тон и улыбка драконицы показали, что она тоже начинает улавливать ход мыслей сестры.
— Что? — спросил Джарлаксл.
— Он не двигается вперед, — пояснила Ильнезара.
— Сестра, да делает ли это хоть кто-то из дроу?
— Если человек может…
— О чем вы? — потребовал ответа Джарлаксл.
Но загадочные сестры только улыбнулись.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Земли Кровавого Камня»
Мне не отмыть своих рук.
Ранка была такой маленькой, почти бескровной. Но мой клинок застыл там, у шеи Кэтти-бри, и, нет сомнений, я собирался нанести удар, жестоко перерезая её горло Видринас. Чтобы отомстить!
О, как я хотел сделать это!
Потому что знал, она — злобный демон, что явился мучить меня, приняв обличье моей потерянной возлюбленной. Я знаю это, и я сомневаюсь в этом.
Когда же она намерена открыть обман? Взглянет ли на меня сверху вниз уродливое лицо, когда мы будем заниматься любовью? Возвысится ли надо мной жуткая демоническая сущность, быть может принявшая мое семя, чтобы зачать отвратительную полукровку?
Или нет? Или все не так?
Быть может, я приставил клинок к горлу настоящей Кэтти-бри — Кэтти-бри! — и остановился в шаге от убийства.
И тогда, кажется, поплыви я снова вдоль Побережья Мечей — стоит мне лишь опустить руку в воду, и все море на моем пути окрасится в красный цвет! Пролилось так мало крови, и все же для меня это — вся кровь мира. Она омывает меня, помечая кожу красным клеймом стыда.
Убийца!
Потому что в мыслях я убил её. Потому что сердцем я усомнился в ней. Моя рука подвела меня. Моя смелость покинула меня.
Потому что демон должен был умереть!
Эта самозванка должна была умереть. Её смерть стала бы последним актом неповиновения Ллос. Одно движение, одно простое убийство, призванное показать Паучьей Королеве, что она не одержала трусливой победы. По своей прихоти она стерла бы меня с лица земли — ведь пожелай она того, я не смог бы защититься — но нет, в конце концов ей не удалось бы сломать меня.
Я — не игрушка в её руках!
Если только той женщиной, что почувствовала клинок моего скимитара на своей шее, действительно не была Кэтти-бри. Как я могу удостовериться?
Это и есть загадка, это — глубочайшее проклятие, именно потому я уже потерян.
Каждое утро я выхожу из Дремления и говорю себе, что сегодня буду радоваться восходу солнца и познавать надежду. Пусть все это уловка, все это один большой обман Паучьей Королевы, чтобы причинить мне нескончаемые мучения.
И каждое утро я говорю, что так тому и быть. Так тому и быть.
Каждое утро я спрашиваю себя: «А какой у меня выбор?»
Куда мне деваться? По какой дороге я мог бы направить свои шаги? Если все это иллюзия, то в какой точке моего пути иллюзии, даже самообман, стали восприниматься, как реальность? Если мне нравится этот мир, то не должен ли я найти в нем счастье, несмотря на его обманчивость и иллюзорность? Стоит ли, разумно ли отказываться от удовольствия провести годы с друзьями и близкими, не ради того, чтобы стать счастливым, а лишь из-за страха за то, что случится или не случится?
Стал ли рассвет менее красивым? Стала ли не такой очаровательной улыбка Кэтти-бри? Стал ли не таким заразительным смех Бренора? Неужели Гвенвивар теперь мурлыкает не так утешительно?
Я твержу это каждый день. Каждый день я заставляю себя стремиться к счастью и радости. Каждый день я повторяю эту мантру против безумия, заворачиваюсь в эту броню против окончательного отчаяния.
Каждый день.
И каждый день я терплю поражение.
Я не могу найти смысла во сне. Я не могу найти цели в мире, созданном собственным воображением. Я не могу свободно улыбаться, неотрывно преследуемый мыслью, что враги ждут моей самой счастливой улыбки лишь для того, чтобы потом стереть её с моего лица.
Что еще хуже, теперь мои руки окрашены кровью Кэтти-бри или злобного демонического создания. И если верно первое — то я ударил женщину, которую люблю, а потому должен валяться, покрытый стыдом и кровью. Если же истинно последнее — у меня не хватило смелости завершить начатое, и потому я также потерпел поражение. Они забрали у меня оружие, и я рад. Сделают ли они то же самое с моей жизнью, чтобы положить конец этой игре?
Они делают вид, что им не все равно. Они изображают магию и псионику, якобы пытаясь излечить мою болезнь, но я вижу злобные взгляды и чую запах туманов Абисса. Я слышу тихий хохот за их обманчивыми вздохами притворного беспокойства.
