меня к полу.
— Это решено, — произнёс он.
Я покачала головой, не веря своим ушам. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Передо мной стоял незнакомец, холодный и расчётливый.
— А как же я? — прошептала я, чувствуя, как слёзы всё же находят путь наружу. — Как же мы? Ты обещал…
— Не заставляй меня повторять, — перебил он меня, его голос был ровным и бесчувственным.
Эти слова были последним ударом.
Боль, как волна, накрыла меня с головой.
Я смотрела на него, пытаясь понять, что произошло с человеком, которого я любила.
— Значит, это всё? — спросила я, едва слышно. — Ты просто вычеркнешь меня из своей жизни, как будто ничего и не было?
— Да, — коротко ответил он.
Я не могла больше смотреть на него. Слёзы застилали глаза, горло сжималось от подавленного крика. Я отвернулась, чувствуя, как силы окончательно покидают меня. Все те воспоминания, что были дороги, теперь оборачивались болью.
Я обхватила себя руками, пытаясь согреться в этом холодном мире, который вдруг стал мне чужим. Каждый миг, проведённый с ним, теперь казался обманом, иллюзией, которая рассыпалась в прах.
Я услышала, как Торвальд сделал шаг ко мне.
— Выпей чая и успокойся, — он радушно разлил по чашкам горячего напитка. Аромат смеси трав моментально заполнил комнату.
По привычке, не переча ему, я потянулась за чашкой. От озноба стучала зубами.
Я, как завороженная, смотрела на струящийся пар. Мои руки, дрожа от усталости и гнева, медленно потянулись к чашке.
Я знала, что мне нужно выпить чаю, чтобы хоть как-то успокоиться и согреться.
Обхватила чашку ладонями, почувствовав её приятное тепло. Преподнесла её к губам и вдохнула запах.
Сначала это был просто обычный травяной чай.
Но потом мой обострённый нюх уловил нечто, что заставило меня замереть.
Среди привычных запахов ромашки и мяты, я уловила нотки других трав. Нечто едва уловимое для обычного человека, но я всегда имела особенный дар чувствовать ароматы и различать их до мельчайших деталей.
Я знала этот запах, хотя и не хотела в это верить.
Рута и дягиль. Смесь, которая, как я знала из своего ограниченного знания зельеварения, могла сделать человека бесплодным.
Один глоток — и всё.
Моё будущее, моя мечта о детях, о семейном счастье — всё это будет уничтожено.
Мои руки задрожали сильнее, я чуть не уронила чашку, но успела поставить её обратно на стол.
Голова закружилась от осознания того, что произойдет. Сердце забилось так сильно, что я почувствовала его удары в висках. Казалось, мир вокруг меня вновь начал рушиться.
Торвальд стоял напротив, но его лицо было каменным, как и всегда, без намёка на то, что он знал о моём открытии.
«Как он мог?» — думала я, стараясь удержать слёзы, которые подступили к глазам.
«Зачем ему это? Разве он так сильно меня ненавидит, что готов лишить меня возможности иметь детей? Ему мало меня бросить?»
Мысли вихрем проносились в голове, смешиваясь с болью, гневом и обидой.
Я хотела крикнуть, бросить ему в лицо всё, что чувствую. Рассказать, что знаю о чае, что чувствую себя преданной и разрушенной.
Но что-то внутри меня остановило.
Какая-то глубинная интуиция, инстинкт самосохранения.
Я поняла, что если скажу, это только усугубит ситуацию.
Возможно, он просто посмеётся надо мной, или, что хуже, поймёт, что я слишком много знаю, и тогда последствия могут быть ещё более катастрофичными. Он заставит меня…
Стук в дверь спас меня от мысленных метаний и… ядовитого чая. Торвальд встал, чтобы открыть дверь.
— Леди Вариса просит вас поторопиться, — услышала я, но ответа не последовало.
Я вылила свой чай в кашпо с цветком в углу комнаты и вернулась незамеченной за стол.
Как раз вовремя экономка вошла в комнату и принесла розетки с печеньем и бутерброды.
При этом задержалась взглядом на моих оголенных коленях, а потом и на чашке.
Снова долила мне «душистого» чая. Оставила с серебряного подноса угощения и вышла. И пока Торвальд выходил следом за экономкой в коридор, я тоже вылила чай в кашпо, оставив на дне лишь небольшое количество.
Пусть видит, что ему удалось.
Он вернулся в кабинет, а я встала. Терпеть весь этот фарс не было желания.
— Я только переоденусь и сразу же покину особняк, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.
И снова его слова ударили наотмашь.
— Я вызову тебе кэб. Так будет лучше для всех нас.
Действительно, так будет лучше для всех нас…
Торвальд лишь кивнул, ничего не сказав.
В этот момент я поняла, что он уже сделал свой выбор. В его глазах не было ничего, кроме холодного равнодушия. Всё, что мы пережили вместе, казалось, больше ничего не значило для него.
Я поднялась со стула, ощущая, как ноги подкашиваются. Сердце бешено колотилось в груди, а мысли путались в голове. Я вышла из кабинета, стараясь не смотреть на Торвальда.
Моё сердце было разбито, но я знала, что не могу показать ему свою слабость.
Когда я вышла из кабинета, коридор показался бесконечно длинным и тёмным. Каждый шаг давался с трудом, словно ноги стали свинцовыми.
Я должна была уйти, найти место, где могла бы собраться с мыслями и понять, что делать дальше.
И какие у меня варианты? Только академия.
И стоило ли вообще сюда приезжать? Может нужно было оставаться в блаженном неведении?
Хоть какое-то время.
Нет. Я решительно качнула головой. Разводить сопли и верить в розовых пони — это история не про меня. Лучше правда, хоть и горькая как полынь. Чем сладкая ложь с привкусом гнили.
Я одевалась быстро. Движения были рваными, торопливыми. Сбросила рубашку Торвальда на кровать. Надела белье, свою форменную рубашку зеленого цвета, укороченный черный жилет и свободные брюки с завышенной узкой талией. На ноги — туфли на устойчивом каблуке. Волосы убрала в небрежный пучок.
В холле меня снова встретила госпожа Серафима.
Её холодный взгляд преследовал меня, но я не обратила на неё внимания.
Я должна была уйти из этого места, чтобы не потерять остатки самоуважения и гордости.
И как же хорошо, что навстречу не вышла та рыжая.
Когда я вышла на улицу, прохладный осенний ветер подул в лицо. Я поежилась. Впереди уже стоял экипаж. Извозчик открыл дверь, я села в темный дорогой салон и только, когда дверь захлопнулась, а кэб тронулся, позволила себе заплакать.
Безобразно, сильно, навзрыд.
Я подвывала, согнулась пополам.
