Только будет раскрываться с новой стороны.
— Вижу, ты и правда, живёшь по-другому, — доев жаркое, ухмыльнулся Ремиц.
— А ты нет? Слишком любишь свою драгоценную загадочность?
Габриэль эффектно приподнял бровь.
— В чём ты подозреваешь меня на этот раз?
Отставив на время бокал, я задал ещё один мучивший вопрос.
— В том, что хочешь найти виновника смерти своего брата, которого до сих пор не нашли.
Ремиц невозмутимо вытер рот салфеткой и встал.
— Нет, — он задумчиво посмотрел на меня и предложил. — Времени у нас с избытком, так что предлагаю пройтись до пристани пешком. Знаешь, на Янском архипелаге считают, что после обильного приёма пищи надо сделать не менее тысячи шагов. Тогда пища лучше переварится, а сам человек станет бодрее и собраннее. Проверим?
Габриэль расплатился, и мы вышли на улицу.
Над домами плыли серые, тяжелые тучи. Цеплялись мохнатыми брюхами за шпили и проливались мелким дождём.
— Прекрасная погода для прогулок.
— Согласен, — кивнул Ремиц, словно, не заметив моего сарказма, и пошёл в сторону пристани. — У меня мало близких людей. Как ты верно заметил, моя загадочность и эксцентричность не позволяют людям сближаться со мной. Да я и сам не тороплюсь разрушать эту уютную стену. Признаюсь, за ней очень удобно. В её тени у меня стоит кресло и всегда накрыт маленький столик с закусками. Там в стеллажах мои любимые книги, штатив с горелкой, колбы, реактивы. В общем, всё то, что ценно в славной земной юдоли. Не хватает только одного…
Его голос сел.
Редкие прохожие, будто почуяв что-то неладное, перешли на другую сторону улицы. А самые тёмные тучи спустились и сгустились над нашими головами. Не хватало только колдовского грома и молний полуночной бездны. Такие обычно рисуют на старинных гравюрах с обрядами чёрной магии.
— Свежего воздуха, — закончил мысль Габриэль. — За стеной он очень затхлый, а временами даже зловонный. Поэтому, я разобрал её на время, ношу с собою кирпичи и гуляю, чтобы надышаться впрок. Прежде чем залезу обратно за свою милую стену, предпочитаю вдохнуть всё, что смогу. Если перепадёт немного ядовитых испарений мести, буду не против. Они сделают моё существование немного интереснее. Но посвящать всё своё будущее попыткам изменить прошлое, не собираюсь. Месть — это жалкое копошение в том, что уже прошло.
Он замолчал, но окончательно убедить меня в том, что не станет нарочно искать виновного в смерти Гжеся, так и не смог. Слишком давно его знаю, чтобы поверить в витиеватые россказни.
Город немного притих. Видимо Люсинде всё же удалось навести порядок и привлечь отравленных к порядку. По крайней мере, до самой пристани мы не встретили ни одного безумца с горящими глазами. Только пару мрачных посыльных и одного деловитого купца. А вот на набережной за нами пристроился странный тип в огромном султанешском тюрбане.
— Наверное, прознал каким чудесным перстнем ты разжился, — не преминул поддеть Ремиц.
— Или хочет записаться в Трибунал, — не остался в долгу я.
— Сейчас узнаем.
Габриэль остановился и строго спросил:
— У вас какое-то дело?
Незнакомец поклонился.
— Чело господи-ина выражает грусть и тревогу, — начал он со странным тягучим акцентом. — Если позволите погадать вам, сниму сомнения в будущем. Вы остановились на развилке, и не знаете какую дорогу выбрать.
Ремиц надменно усмехнулся:
— Это видимо по твою душу, мой дорогой друг, — хмыкнул Габ недвусмысленно косясь в мою сторону.
— Нет, нет, — замахал руками незнакомец, так что затряслись тяжёлые золотые кольца в его ушах и запрыгали чёрные кудряшки волос. — Я обращаюсь именно к вам, господи-ин. На вашем челе печать сомнений.
На этот раз пришла моя очередь улыбаться, а Габриэль усиленно потёр лоб.
— Больше нет?
— Вы шутите, но в душе у вас не смешно, — продолжал настаивать незнакомец.
— А вы в этом разбираетесь?
— Довольно хорошо. Моя имя гремит по всему Султанешу и Гардару, а теперь и Растии. Даже пресветлый князь Жадомир Яломский удостоил меня аудиенции, возжелав узнать тайны звёзд и планет. Я есть Ибрагар Калиострович, потомственный ясновидящий всех двенадцати домов ночи, дня и мистических сумерек. Освещённый печатью благости и чести четырёх пресветлых богинь.
— Тогда другое дело, — закивал Ремиц и, повернувшись, пошёл прежней дорогой.
Ибрагар Калиострович семенил следом за нами до самой пристани, но новых предложений о гадании, не делал. Только горестно вздыхал и, тихо, но так чтобы мы слышали, просил прощения у всех святых-заступников. Причитал, что желал нам только добра. А когда мы предъявили билеты и взошли на борт, забрался следом за нами.
— Видишь, мой выбор уже сделан, — бросил Габриэль.
— Ещё нет, — замотал головой странный человек в тюрбане. — Но очень скоро вам придётся на него решиться.
Он гордо приподнял длинное чёрное одеяние, расшитое звёздами и магическими животными, и пошёл к пассажирским местам, а трое служек начали загружать его тюки и сундуки.
— Может, стоило погадать? — пошутил я.
Ремиц покачал головой.
— Меньше знаешь, крепче спишь. Не знаю, как ты, а я очень хочу погрузиться в царство сновидений. Признаться, давно в нём не бывал и порядком соскучился. Так что собираюсь отправиться туда, как можно скорее.
— С радостью бы составил компанию, но моя нога не переносит плаваний.
Габриэль пожал плечами и ушёл, бросив на прощанье, что будить его можно только у самого Кипеллена. Я же снова остался один и достал купленный для Аланы перстень. Застывшее глубоко в металле тепло — притягивало. Безусловно, такая необычная вещица, истинная пара созданная мастером для влюблённых людей, должна прийтись моей живописке по вкусу.
Из рассказа Аланы де Керси, хозяйки книжной лавки «У моста»
Тяжелая ляда с противным сырым чавканьем захлопнулась за моей спиной, оставив в кромешной и промозглой темноте. Снизу тянуло гнилой картошкой и сырой штукатуркой. На нос ляпнулась здоровенная капля, и я сдавлено пискнула от испуга, поспешно зажав рот ладонью. Не хватало, чтобы меня услышали крысолаки, в чьи охотничьи угодья пришлось забраться. И обычные мыши-то жуткая мерзость, а тут здоровенная чешуйчатая крысища! Да ещё и ядовитая… бр-р.
Низкий потолок давил на голову. Влажные скользкие кирпичи холодили и без того озябшие руки. Сюртук напрочь отсырел, в ботинках противно чавкало, а промокший шерстяной шарф больше раздражал, чем грел.
Терпеть
