— Э-э… Чего это? — не сказал, а просипел Рунат еле слышно. — Кто его?
— Я, кто же еще? — спокойно ответил Ирас.
— Почему?
— Слишком много шутил, — узкие глазки Ираса злобно сверкнули. — В акуде* полно таких шутников. Ему там будет весело.
Рунат закашлялся, помассировал горло. Мысли еле шевелились в гудящей голове.
— Что отцу скажем?
— Скажем, 'бизоны' напали. Гроха убили, а нам удалось уйти. Порежешь мне бок, не сильно. Скажем — рана. И тебя бы надо копьем, что ли, слегка кольнуть.
Рунат с трудом встал на четвереньки. Посмотрел по сторонам. Голова кружилась, воздух с трудом, с болью проходил через гортань. Среди травы, в луче солнца блеснул ярко-зеленым цветом 'косулий глаз'. Рука Руната потянулась к камню…
*Мухил — неженатый молодой мужчина, холостяк.
*Малиса — летняя распашная одежда без рукавов из шкуры животного, что-то вроде меховой безрукавки, с длинным ли коротким подолом.
*Добруска (руг.) — собака женского пола, от добера — прирученного (доброго) волка.
*Сатуй — большой праздник по окончанию традиционного важного обряда, например, обряда инициации или выборов вождя.
*Мусса — алкогольный напиток из перебродившей смеси меда и дикого винограда.
*Акуд — подземный мир, куда по представлениям первобытных людей переселялись души умерших.
Пронзительный свист кнута, рассекающего воздух, и судорожный вскрик человека. Надсмотрщик спешил выслужиться, заметив вождя. Руната сопровождали двое: колдун Ирас и ариг* Хран. Они осматривали новый участок земли, подготавливаемый под посадку пшеницы.
Стойбище племени Лося располагалось почти в предгорье, на границе лесной и лесостепной зоны, на широком отлогом берегу небольшой реки. Когда-то гарты, после паводка, просто засеивали низинный участок между стойбищем и рекой семенами пшеницы, используя для обработки почвы каменные мотыги. Со временем, подсмотрев некоторые технологии у бобров, научились строить примитивные ирригационные системы, комбинируя плотины и канавы. С помощью плотин часть воды задерживалась во время паводка. Через канавы вода перераспределялась и отводилась, в случае надобности, после сильных ливней, когда река временно выходила из берегов.
Сами гарты земляные работы не выполняли. Использовали пленных.
Воин-надсмотрщик подбежал к вождю, остановился в ожидании распоряжений.
— Как дела? — процедил Рунат. У вождя были добрые голубые глаза, но на дне их таился ледяной холод. Длинные, завязанные в хвост, темно-рыжие волосы на висках покрывала седина.
— Плохо, — воин переминался с ноги на ногу. — Мало людей. А сегодня еще один молодой хотел убежать через болото, как-то веревку развязал. Пришлось застрелить, а то бы ушел.
— Сколько раз говорить — проверяйте чаще узлы. Особенно по утрам, — проворчал ариг. — Им по ночам делать нечего, вот и распутывают.
Рунат покосился на Храна и тот замолчал.
— Вижу, что людей мало. Когда зерна сажать будем? — вождь смотрел уже на колдуна.
Тот сделал важное лицо, загнул несколько пальцев на правой руке:
— Дней пять, и луна умрет. Потом жертвы приносим. И смотрим, что Идол скажет.
Вождь задумался, затем перевел взгляд на арига.
— Воины готовы?
Хран кивнул головой.
— Разведчики вернулись?
— Да. Все в порядке. Нашли лесовиков. Две ночевки на лошадях.
— И дети есть?
— Есть.
— Хорошо. Две ночевки, говоришь?
— Угу.
Рунат с прищуром посмотрел на весеннее небо:
— Пусть поедят и отправляйтесь. Пацанов не упустите. Вечно они у вас сбегают.
— Сам прослежу.
Хран направился к стойбищу. Вождь и Ирас проводили его взглядами.
— Может, зря мы столько зерен сажаем? Все равно мало вырастет, — посетовал вождь.
— Не скажи. В прошлом году на пять корзин больше собрали, — возразил колдун. — И вообще, когда летом не сухо, хорошо растет. Надо бы осенью плотину повыше сделать. Чтобы вода весной не ушла рано.
— Где людей брать? Лесовиков и так почти не осталось, — недовольно пробурчал Рунат.
— Если бы свиней побольше развести, тогда и раби можно на зиму оставлять.
— Тебе бы только все больше и больше. Ну, вот будет у нас зерна и свиней, как… — вождь поискал сравнение, — как травы на земле. Что будем делать? Куда девать?
— Как куда? — удивился Ирас. — Обменяемся.
— На что?
— На копья, шкуры. На мед. У 'косуль' можно лошадей выменять. И тех же свиней.
— Свиней? Еще что ли?! Свиней на свиней? — Рунат в раздражении сплюнул. — Дурак ты, Ирас. А еще колдун. Мы осенью свиней на копья меняли и шкуры. И прошлой осенью то же самое. У нас этих копий и шкур самых разных теперь на три племени хватит. Что их, солить?
— Зачем солить? — колдун не понимал юмора. — Копья пригодятся. Вдруг, воевать будем? А шкуры… Может, у кого-нибудь там, за степью, шкур нет? Обменялись бы.
— Ну, иди за степь, меняйся. Если 'бизоны' не поймают и уши не отрежут, — старый спор вождю надоел. — Пошли, поедим твоей свинины. Копченая еще осталась?
— Осталась.
Вождь и колдун пошагали к стойбищу. Рядом они выглядели забавно: приземистый Рунат и высокий, нескладный Ирас.
— Эй, давайте, чего встали?! — надсмотрщик вернулся к своим делам.
Кнут рассек воздух.
— Теперь я хочу быть разведчиком! — заявил на обратной дороге Данул. Он задиристо смотрел на старшего брата, уперев худые кулачки в бока. Несмотря на маленький рост и юный возраст, Данул имел в общине 'лесных людей' стойкую репутацию драчуна, забияки и скандалиста. Его старший брат Павуш знал это хорошо, как никто другой. Впрочем, и про самого Павуша нельзя было сказать, что он отличался особым послушанием.
Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: 'Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице'. Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди 'лесных людей' умением изготовлять из шкур одежду и обувь, и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, — ехидничала в свое время Олия, — оттого дети такими и получились.
Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И 'шило в голову' ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй* и наказал умелого скорняка, отправив его оману* раньше времени в акуд.
Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить 'веселящие' напитки. А так как 'режим труда и отдыха' вольные лесовики* устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то 'веселился' скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый 'язык'.
