На возмущённые возгласы Грибка сбежалось всё племя. Тут же выяснилось, что в негодность пришёл практически весь металлический инструмент: топорики, пилы, ножи стали мягкими, как будто их отлили из свинца'.
– Теперь понятно, что это было, – мрачно сказал Большой Папа, вертя в руках свёрнутую кольцом стамеску. – Мы только что прошли сквозь зону Мооса! Вот уж не думал, что нам такое встретится.
Его забросали вопросами.
– Это волшебство! – поднял Свистоль палец. – Бормотология! Некогда, в стародавние времена, из металла делали множество всяких вещей, даже кухонную утварь. А уж какое из него получалось оружие! Даже армадилл не устоял бы против такого. Но потом начались магические войны; страшное оружие люди пустили в ход друг против друга. И тогда один из Великих Магов, по имени Моос, составил Великое Заклятие. С тех пор любой металл, прошедший сквозь его завесу, раз и навсегда терял свою твёрдость и становился подобен мягкому свинцу. Должно быть, заклятие растянуто тут со времён войны.
– Как же нам теперь ремонтировать плоты, случись с ними что? – тихонько спросил Пыха у Большого Папы.
Тот лишь развёл руками:
– Можно раздобыть кремней и сделать ножи да топорики из них. Старики ещё помнят, как надо обращаться с камнем.
По мере того как смоукеры сплавлялись вниз по течению, вода снова начала подниматься. Всё чаще им попадались участки затопленного леса, россыпи мелких и крупных островов, бывшие некогда холмами и сопками. На одном из таких островков возвышалась скала, сразу привлёкшая внимание старейшин. Вскоре плоты облетела радостная весть: нашли кремень! Место оказалось не только источником ценного камня, но и чем-то напоминало родные смоукеровские места: лиственных деревьев росло мало, в основном бородавчатые сосны и регендали.
Смоукеры накрепко привязали плоты к торчащим из воды стволам деревьев. После того как разведчики обследовали весь остров на предмет возможных опасностей, всё племя сошло на берег. Стибки были тут как тут. Ужасный вопль вдруг расколол мирную лесную тишину.
– Снимите, снимите их с менья! – заливался кто-то.
Охотники с духовыми трубками наперевес бросились сквозь кусты, обдираясь о ветки, и в недоумении обнаружили стибка-подростка, лежащего, закинув ногу на ногу, на мшистой поляне.
– Что случилось? Кого с тебя снять? – посыпались на него вопросы.
– Дьевушек. Молодых красивых и бьез одьежды, – невозмутимо пояснил стибок. – А то их слишком много на меня навалилось.
– Каких, блин, девушек?!!
– Дысиз э скромные юношеские мьечты! – пожал плечами сорванец.
Тут смоукеры не выдержали и обступили шутника со всех сторон. Маленький паршивец резво вскочил и заметался, но бежать было уже поздно. Вперёд выступил Свистоль. В руке его, спрятанной за спину, был зажат пучок крапивы.
– В Вавилоне есть такая пословица: нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, – начал шаман. – Думаю, мудрость сия в равной мере относится и к пенитенциарным сторонам воспитательного процесса, поэтому… Снимите с него эту тряпку… Во избежание подобных прискорбных недоразумений в дальнейшем… Держите крепче… Я считаю себя обязанным… положить конец… этим… возмутительным… выходкам!
Стибок визжал и вырывался; однако силы были неравны, и экзекуция успешно состоялась.
* * *
Иннот с трудом разлепил налитые кровью глаза и приподнялся на локте. Как раз этого, судя по всему, делать не стоило: в ушах зазвонили колокола, а комната стало плавно покачиваться перед глазами, то тускнея, то вновь обретая яркость. «Такого со мной ещё не бывало, – вяло подумал он. – Я могу впить… Да, именно впить стакан чистого ректификованного спирта без особых последствий для здоровья. Сколько же надо было вчера высосать, чтобы до сих пор пребывать в таком размытом состоянии»?
Стараясь двигаться плавно и без резких движений, он спустил ноги с кровати. Комната опять покачнулась перед глазами, и Иннот увидел, что сидит в гамаке. Круглое окошко напротив сияло голубой безмятежностью. Тут наконец каюкер сообразил, что находится на борту летучего корабля и, по всей видимости, удаляется от Вавилона.
«И это правильно. Если бы Подметала застал меня вчера врасплох, то просто раздавил бы – походя, словно муху. Проклятый Сол, неужели он всё время так обращался с этим телом? Какой эгоизм».
Иннот спрыгнул на пол и тут же споткнулся обо что-то тяжелое, больно ушибив пальцы. Бочонок, булькая, покатился по полу. Прыгая на одной ноге и изрыгая проклятия, Иннот двинулся к двери. Как и на всех пассажирских дирижаблях миддл-класса, она представляла собой просто полотнище плотного брезента, натянутого на бамбуковую раму.
– Ага, – прохрипел Иннот, толкнув ручку. – Здесь у нас удобства.
Взгляд его упёрся в медный цилиндр умывальника, потом улиткой пополз выше. Над умывальником висело облезлое зеркало.
– Кумарозо!!! Гад!!! – разнёсся по дирижаблю яростный вопль. – Что ты сделал с моей причёской!!!
Громила стоял на палубе, опираясь на верёвочный леер ограждения, и задумчиво жевал банан. Початая гроздь висела тут же.
– Похоже, Иннот наконец проснулся, – сказал Кактус, устраиваясь рядом. – Знаешь, эта акриловая гадость, которой вы меня вчера разрисовали, совершенно не хочет смываться.
– Джихад ещё спит?
– Угу. Она всё ещё не отошла после гулянки. Ты хоть помнишь, что мы пили? И где?
– В основном наливались пивом, по-моему, – Громила задумчиво почесал затылок. – А вот по поводу того «где», тут сложнее. Последнее, что я помню, – это какая-то мерзкая забегаловка в районе старого речного вокзала. Но не могли же мы по пути в аэропорт не зайти ещё куда-нибудь, по крайней мере однажды?
– Не могли, – подтвердил Кактус. – Исключено.
– Значит, мы где-то ещё пили. – Громила сжал кулак и внимательно посмотрел на костяшки. Там краснели свежие ссадины. – И по-моему, с кем-то даже подрались. Ты не в курсе, мы никого не грохнули между делом?
– Ну, поскольку мы с тобой не в каталажке, а на дирижабле и, судя по всему, движемся в Пармандалай, то я бы предположил с высокой долей вероятности, что жертв нет.
– Стареем…
– Эт' точно.
На палубу, цепляясь за поручни, выбрался Иннот и нетвёрдой походкой направился к друзьям.
– Ну как самочувствие? – приветствовал его Кактус. – А кто-то хвастался, по-моему, что похмельем никогда не страдает. Ты хоть помнишь, как вчера зажигал, юное дарование?
– Если я скажу, что весь вчерашний день провёл в неспешных беседах с одним престарелым родственником и ничего, кроме чаю, не пил, а все эти безобразия вытворял мой скверный брат-близнец, вы мне поверите? – медленно ворочая языком, выговорил Иннот.
