«Ты услышал меня, созданный-из-войны! Во истину, творения Датарола одарены не только несокрушимой мощью, но и великодушием!» — «Отрадно слышать мне твои речи, имеющий-чешую-и-крылья. Могучему союзнику рад я руку протянуть, хотя научен я иному. Скажи мне, ты дракон?» — «Сдаётся мне, ты видишь меня впервые. Так ты не созданный-из-войны, хотя и похож на них очень» — «Так и есть. Иное я творенье. Созданные-из-войны были воинством Датарола, а я — сын Побеждающего-в-войне, первый из тех, кто назван был ваурд» — «Что ж, это значит, что время их прошло. И поколенье их восходит на вершины. Но это лишь начало, я вижу, ведь мир этот не ведает войны, а там стоят четыре человека. Великой честью я награждён, что смогу быть свидетелем восхода» — «О чём ты говоришь, я не пойму. Вроде бы знакомые слова, но смысл ускользает от меня» — «Это не удивительно вовсе, потому что мы — различных времён создания. Я говорю о прошлых днях, ты живёшь сегодня» — «Открой же мне, что было до меня» — «Увы, созданный-из-войны, этого поведать не могу, ведь всё это касается Великого предназначения. И тебе оно откроется тогда, когда ты будешь готов участвовать в нём. Пусть всё идёт своим чередом, так, как это задумали великие. Позволь же вызнать имя мне твоё» — «Дракалес — я, и тут я для того, чтобы познать самого себя» — «Ты молод, томелон. Но в верном направлении шагаешь. Я, Моран’даи́д, благословляю тебе. И с превеликим удовольствием с тобой бы путь я разделил, но пока не вызнаю предназначенье, путям нашим суждено пока что разойтись» Взметнулся ввысь змей, а ваурд ему вдогонку бросил: «Сразись же со мной, Моран’даид! Сразись!» — «Вначале заверши путь познания себя!» Далее «имеющий-чешую-и-крылья» скрылся за горизонтом. Это были слова тарелона и дракона на древнем наречии.
Драконье поле перестало быть полем, потому что сделалось оно в тот миг гористой местностью. Процесс высвобождения дракона из его подземного заточения сопровождался изменением рельефа местности. Основания вырывались наружу, искажая облик поверхности, и посреди всего этого хаоса располагалась огромная впадина — именно там был схоронен крылатый ящер. В тот миг, как исполин улетел, спутники Дракалеса поспешили примкнуть к богу войны.
Ваурд ещё долго глядел в небесные пределы, туда, куда направился Моран’даид. Настоящий дракон… Один из тех, с кем он хотел сразиться. Но путь самопознания взывал к нему и не терпел отклонений. Хоть тарелона и охватывали жажды сражений и он готов был пойти на тот зов, презрев своё обещание, данное своим учителям, что-то постоянно понуждало его вернуться обратно. Кажется, само Предназначение вмешивается иногда в ход событий, не позволяя Дракалесу отклониться от замысла его отца. И теперь путь, уготованный ещё до его сотворения, ведёт его ко мне, прямиком в мою обитель, чтобы задавать вопросы и получать ответы. Его друзья горели желанием понять, о чём были их речи, и ваурд принялся пересказывать им свой диалог…
Обсуждение недавнего происшествия было прервано раскатом грома. Адин, Асаид, Вихрь, Золина и Дракалес слишком близко подошли к мрачному кладбищу, и, сопровождаемые разговорами, они не заметили, как уже покинули драконье поле. И лишь стихия смогла дозваться до их сердец, настроив их на предстоящую встречу с лихом.
Сразу сделалось безмолвно. Безлистые голые дерева, стоящие вдоль дороги, ведущей в царство тьмы и смерти, не внушали доверия. И люди часто взирали на них безотрывно, ведь зора, исходивший от зо́рдулов, был настолько сильным, что человек не ощущал его воздействия на себе, однако это вовсе не означало, что паранойя была напрасной. Так или иначе, тревога, обосновавшаяся в сердцах троих спутников бога войны, была свидетельством того, что перед моим величием они ничтожны. И то, что лишь трое из четырёх были объяты смятением, вовсе не ошибка, потому что Золина более не страшилась этого места. Душа её укрепилась в наставлениях ваурда, и бесстрашной сделалась дева войны, так что даже холод смерти не смог завладеть её душой. Не по человечьим меркам была она величественна.
Вскоре путники остановились пред самым входом в обитель страха. Чернючие створы виделись троим мужчинам потусторонним порталом, ведущим в погибель. Трепет охватил три сердца, и руки перестали слушать разума. Дух уныния настолько сильно оплетал это место, что даже дух войны, источаемый тарелоном, не смог побороть страх, поселившийся в сердцах вирана и двоих его воителей. Они не были объяты видениями жутких картин, которые уничтожали всю их отвагу. Они не слышали истошных воплей, которые лишали рассудок возможности думать о чём-то ином, кроме лишь страхе, который источали окружающие звуки. Всё было гораздо сложнее. Зора селился в сердце, проникал в душу, оплетал сознание. Нельзя было закрыть глаза и не видеть, заткнуть уши и не слышать. Страх был внутри. И никто кроме Дракалеса и Золины не могли противостать ему. «Почему мы остановились? — спросила девушка, — Вот двери. Войдём и расспросим лихо» «Я… не могу» — выдавил из себя три слова управитель и стал отступать. Страх. Могучий, необъятный ужас. Но только это было нечто иное, отличное от обычного трепета, который Дракалес уже успел повидать в мире этом, который он ненавидел всей душой. Это было состояние, это было подобно болезни, от которой нет избавления, и перебороть её вряд ли что-то сможет. Пятиться вслед за Адином стали Асаид и Вихрь. Золина с изумлением глядела на то, что происходит с её друзьями и неустрашимым вираном. «Драк…алес… иди… узнай, что… что значат эти слова… А мы… мы подождём… тут» — шёпот его величества был странным, как словно он боялся много говорить, чтобы не пробудить ещё больший страх. Но ваурд видел, как растёт гнетущее чувство у них на сердце. Не выдержав натиска жуткой ауры, они бросились на утёк. Воительница дивилась двум вещам: что за колдунства заставили так повести себя троих могучих мужчин и почему этому странному ужасу не подверглась она. Между тем, ваурд отварил врата…
Конечно же, я ожидал их, а потому отчасти помог со встречей со мной. Чтобы не блуждали они в подземельях мавзолеев и не штурмовали лестницу башни, мною было принято решение спуститься вниз и повстречать их, лишь только они войдут в мою обитель через северные врата. Ожидание затянулось, потому что, хоть в грядущем я наблюдал множество исходов этой встречи, но речи с драконом были наименее вероятны, а потому я ожидал их гораздо ранее. А пока длилось это самое ожидание, притянуло моё внимание бледно-зелёное сияние луны, которая непрестанно освещала мой погост. И вот в это мгновение они и застали меня.
Дракалес, войдя в чертоги величия, не испытывал на себе гнетущего духа смерти, которым окутана моя обитель. Человек же, если бы и смог добраться в сердце тьмы, окутанное сущностью смерти, не выдержал бы и мгновения — умер бы немедля. И то, что Золина продолжала чувствовать себя хорошо на моём погосте, лишь ещё больше упрочивало её нечеловечность, хотя с виду и нельзя сказать, что она отлична от них. Ваурд обратил своё внимание на меня, а далее глянул туда же, куда был устремлён и мой взор. Тишь сохранялась недолго — бог войны растревожил её, ударив себя в грудь кулаком. Я ответил ему тем же. Золина с интересом продолжала разглядывать меня, ведь во время прошлой нашей встречи ей так и не довелось понять, что произошло. После безмолвных приветствий я заговорил на человечьем наречии: «Мне открыто то, что привело вас ко мне. Должен признать, бог войны, ты мудр и находчив. Сумел-таки отыскать связь в том, в чём другие слепы. И хоть трусливому Адину было открыто то, что другим увидеть не под силу, он оказался слеп. И вот, предо мной стоите вновь вы» Ваурд отвечал: «Адин не является трусом, ведь сердце его открыто мне. Но вот силы твои настолько велики, что смогли обратить его бесстрашие против него. Убери свои колдунства, чтобы он и ещё двое воителей смогли войти сюда» — «Верно ты подметил, сердце его тебе открыто, да и всякий пред глазами твоими будет нагим. Но ты видишь далеко не всё. Ты видишь только то, на что настроен ты. Воинственность, отвагу, мощь… Я же понимаю сверх того. Больше трёх сотен лет, ещё со времён великого Астигала знаком я с людьми, и я знаю, что нет такого человека, который был бы абсолютно бесстрашен. Всякий человек имеет потаённые страхи. Кто страшится мышей, кто — пауков, кто трепещет пред смертью и неизбежностью оной, кто — пред неведомым. Даже воитель, облачённый в броню и опоясанный мечом, страшится за свою жизнь. И отчасти тот страх и есть залог его выживаемости. Бояться для человека свойственно. И лишь вы двое войти сумели, потому что ваши сердца бесстрашны» Я глянул на Золину, пытаясь в очередной раз понять, что за существо предо мной, но и духовный, и физический взоры утверждали, что предо мной лишь человек. Ваурд впал в раздумья, ведь увидел в словах моих толк. Золина же без капли трепета глядела в мои глазницы. Не нужно было и читать её мыслей, чтобы понять: таким образом она лишь безмолвно уверяла меня в том, что в её сердце нет страха предо мной, что в очередной раз подтверждало её человечность, но и одновременно опровергало это. Закончив размышления, Дракалес заговорил: «Что ж, в твоих словах великая мудрость, и я не смогу с ней спорить. Но, думаю, о человеке размышлять можно очень долго, и пусты будут эти размышления, ведь все они падут под натиском войны, не успеет день обратиться в ночь. Но давай же вернёмся к посланию тому. Что значит оно?» Я повторил древние слов: «Зора ну этаут том. Лур зудат Атрак. Смерть не знает поражения. Тень хранит Атрак. Это есть заверение. Некто утверждает, что он хранит тебя, бог войны. И тот самый некто есть дух гибели» Слова эти изумили тарелона, и тот взялся недоумевать: «Не уж то сам дух гибели, он же вестник смерти и беспробудный сон?» — «Именно так» — «Лиер многое рассказывал о нём. Но довольно о былом. Что значит покровительство духа гибели?» — «Никому не покровительствует он, однако за тобой наблюдает, потому что, в конце концов, пути ваши должны сойтись. И дух гибели станет твоим союзником» — «Смерть всегда следует за войной» — «Это лишь красивое высказывание, ведь для вестника смерти не нужна война, чтобы убивать. Союз с духом гибели будет означать, что у вас одно предназначение, которое вы станете исполнять» — «Это весьма необычно. Но ответь же, откуда тебе ведомо столько?» — «В том нет ничего удивительного, ведь смерть создала меня, и мне открыты помыслы моего создателя» — «Расскажи историю свою. Жажду знать я, как существо обращается в бессмертного» И в тот миг Золина с Дракалесом познали историю перерождения воздаятеля. Девушка обрадовалась, поняв, что я и есть тот, кого себе в подражание взяли филины. Но более того её обрадовало то, что она была права — будучи в облике человека, лишал я жизни только ничтожных людей, которые угнетали слабых и немощных. И на её вопрос, почему же бандитам тем возомнилось обратное, я ответил так: «Они лишь пожелали утолить свою гнусную тягу проливать кровь. Против мощного врага руку вряд ли кто из них поднимет, ведь они страшатся смерти, потому переиначили то, что вершил я, и от моего имени творили неблагородие» Последнее слово, которое прозвучало из уст моих, весьма заинтересовало Дракалеса, и он стал расспрашивать меня о благородии. И выяснилось в тот миг, что у нас одни мерки для того слова установлены, потому уверовал бог войны в то, что дух гибели и томелон могут идти одним путём предназначения.
