Ветра не было и тяжело груженый плот шел тяжело, сильно влияя на нашу скорость. До сумерек мы смогли лишь пройти вторую бухту и остановились на ночлег у мыса, бросив якорь. Был соблазн сойти на берег, но с плотом, на котором стоит самолет, трудно маневрировать. Бросили якорь в тридцати метрах у пустынного берега, пожевали оставшееся жареное мясо, которое Маа подогрел на небольшом костре прямо на судне. Наша импровизированная печка теперь была опробована в походных условиях и показала себя с лучшей стороны.
Несколько раз за ночь просыпался от легких толчков: это тяжелый плот играл на течении, дергая «Акулу». Утром, едва рассвело, отправились в путь, перекусив остатками мяса. Несколько часов пришлось идти против ветра, затем на наше счастье ветер сменился на попутный и гребцы могли отдохнуть. Ночь застала в пути, долгожданный берег так и не появился. Американец периодически измерял скорость: выше четырех узлов мы не шли даже под парусом. Я переводил узлы в километры, получалось, что максимальная скорость у нас семь километров в час. Такими темпами нам предстояла как минимум еще одна ночь. На следующее утро ветер снова сменился и теперь это был довольно свежий боковой.
«Акула» двигалась на веслах со скоростью три узла в час, периодически Тиландер давал команде минут двадцать на отдых. В это время течение начинало сносить нас к западу. Заменив четверых гребцов, мы сели за вёсла: я и Гау с одной стороны, Тиландер и Маа с другой. Через десять минут я понял, что никогда больше не хочу грести. Тяжелое четырехметровое весло норовило выпасть из руки и мы скорее мешали, чем помогали остальным. Не будь плота на привязи — грести было бы проще.
Подумав о многих неделях атлантического перехода, я совсем приуныл: если мы будем плыть с такой скоростью, то умрем от усталости и обезвоживания. За десять минут гребли я промок от пота, пить хотелось неимоверно. Вода в горшках была теплая и не утоляла жажду. Следовало подумать, как и в чем вести объем воды, чтобы утолять жажду такого количества людей.
Уступив место гребцу, сел вычислять: во время перехода через Атлантику с нами, кроме гребцов, будет еще Лайтфут, Миа, Нел, четверо моих детей. Скорей всего и жены Тиландера и Лайтфута. Итого двадцать семь взрослых и четверо детей. Если каждый будет в день пить в среднем два литра, то это приблизительно шестьдесят литров в день. Расстояние от Азорских островов до Бермуд — три тысячи пятьсот километров. Возможно, мы будем попадать в штили и нас будет сносить в сторону. Возьмем оптимальный вариант, что достигнем Бермуд за сорок дней. Даже в этом случае, нам нужно взять с собой две с половиной тонны воды. Это не считая еды, дров для приготовления пищи, оружия.
В каких емкостях разместить такое количество воды? Как быстро она начнет портиться и станет непригодной для питья? Идея пересечь Атлантику на таком маленьком суденышке, теперь мне казалась практически невыполнимой. Как такое путешествие перенесут дети? Особенно малышки-близняшки? А если шторм и что делать с гребцами? И как именно мы попадем в свою реальность в свое время? Вместе с кораблем или нас просто возьмут заботливой рукой и высадят в здании телепорта?
Чем больше думал, тем абсурднее казалась даже сама мысль о возможности такого путешествия и вероятности вернуться назад. Как ни странно, даже почувствовал некоторое облегчение от того, что идея абсурдна. До сих пор не сильно в нее углублялся, все казалось просто: доплыть до Бермуд, а там щелчок пальцами и ты в своем времени.
— Герман, — позвал я капитана «Акулы». Тиландер перебрался ко мне на нос судна, — Сколько времени нам потребуется, с учетом возможных задержек, чтобы добраться с Азорских островов до Бермуд?
— Думаю, что это может быть даже два месяца, сэр.
— Герман, меня грызут сомнения, — поделился с американцем своими расчётами, которые оказались сильно приниженными. Одной воды надо было брать не меньше трех с половиной тонн. Если загрузить такое количество воды и еды, то судну не будет возможности не то что ходить, но и сидеть комфортно. Тиландер выслушал меня, не перебивая. По мере моих выкладок его лицо становилось хмурым и он кивал головой:
— Вы абсолютны правы, сэр. «Акула» слишком мала, чтобы с таким количеством людей на борту достичь Бермуд. Надо либо строить парусник, либо делать судно с большим трюмом и верхней палубой. Во втором варианте, можно разместить много припасов и они не будут под лучами солнца.
— Герман, ты пропустил первый вариант, парусник, — напомнил я.
— Сэр, управлять парусником — сложная наука, там нужны обученные матросы. Очень сложный такелаж, пара мачт. Нет, сэр, с нашими гребцами, мы просто не сможем управлять всеми этими парусами. Да и мои знания ограничиваются небольшими парусными яхтами.
— Хорошо, Герман. Как вернемся в Плаж, сядем втроем и обсудим, — больше не стал доставать капитана, ему надо было следить за курсом. И снова ночь застала нас в море, хотя до нашего берега, по словам Тиландера, оставалось совсем немного. И действительно, утром берег показался еще до полудня, но только спустя четыре часа мы входили в бухту.
Еще издали я увидел клубы черного дыма сразу в нескольких местах. С такого расстояния трудно было разобрать, но фигурки людей, мечущихся по всему поселению, были видны довольно неплохо. Грудь сдавило от нехорошего предчувствия: стоило мне уплыть на несколько дней, как беда, похоже, пришла в мой дом. Гребцы, увидев многочисленные дымы, гребли так, будто выступали на олимпиаде. Нос «Акулы» оставлял пенный бурун от возросшей скорости, а в моей голове билась всего одна мысль: «Опоздал, подвел, не смог защитить».
Глава 23. Казнь Египетская
Чем ближе мы подходили к берегу, тем страшней выглядела картина в поселении: столбы дыма поднимались минимум в десяти местах. Среди пальм мелькали бегающие люди, но нападающих врагов я не видел, хотя до меня доносились приглушенные крики. Едва дождавшись, чтобы «Акула» подошла к пристани, я спрыгнул прямо с борта, едва не сбив с ног парня, что принимал швартов.
— Что случилось? — прокричал ему прямо в лицо, схватив за плечо.
— Беда, духи разгневались, — дрожащими губами пробормотал матрос, которого Тиландер решил оставить на берегу.
«Какая нахрен беда и разгневанные духи», — отпустив матроса, я побежал в сторону поселения. Едва добежал до пальм, сразу понял, в чем дело: деревья, кусты, людей облепили миллиарды летающих насекомых. В воздухе стоял непрерывный гул от многочисленных летающих насекомых, тучами прибывающих с юга. Едва я отбежал тридцать метров от полоски пляжа, как мое лицо, рот и тело облепили сотни насекомых, которые врезались в меня на лету.
Люди бегали по всему поселку, стараясь убить как можно больше насекомых, сбивая их ветками и затаптывая ногами. Почва под ногами местами напоминала болотную жижу, ноги скользили. Относительно свободным было только пространство возле костров. Увидел Лайтфута с факелом в руках, который носился между хижинами, давая инструкции. «Как хорошо, что успели убрать ячмень», — мелькнула мысль, но чечевица была еще не убрана. Вспомнив о ней, заорал, привлекая внимание американца:
— Уильям, чечевица!
Меня уже догнали матросы, что спрыгивали и бежали вслед за мной. Схватив горящий сук из костра, скомандовал:
— Берите факелы, надо спасти поле чечевицы, — показывая личный пример, побежал в сторону посевов, пробиваясь сквозь полчища насекомых. Саранча залетала в рот, билась в глаза, лезла в нос. Мое прибытие домой не осталось незамеченным: по пути видел, как из хижин выбирались испуганные люди и присоединялись к нам, хватая факелы. Мы опоздали: все поле было усеяно серо-зелеными насекомыми, которые буквально в три — четыре слоя пожирали чечевицу. Буквально за пару минут от моей чечевицы осталось пустынное поле, словно тут огонь прошелся с неимоверной силой. Мы давили насекомых ногами, сбивали на землю руками. Но насекомые только прибывали и прибывали.
Тиландер тронул меня за плечо и показал в южном направлении рукой: небо на юго-востоке потемнело, словно шла гроза.
