«Семерки» контр-адмирала Дрозда тут же начали стрелять, будто там с нетерпением только и поджидали этого момента. Пять эсминцев обрушили на вражеские позиции град снарядов, благо дальность стрельбы морских орудий это позволяла.
Николаев молча смотрел на стрельбу, потом прошептал:
— Прощальный салют живым и погибшим, стоявшим здесь до конца…
Глава 4
1–2 июля 1941 года
Ницгале
Командир 56-го моторизованного корпуса
генерал инфантерии Манштейн
— Экселенц, первая рота прошла, мост выдержал наши танки — все же их вес намного меньше, чем у Pz-IV. Нужно начинать переправу — к утру увеличим плацдарм, а в следующую ночь можно начать переброску «боевой группы» Кризолли. А послезавтра уже начать наступление на Резекне, а там прорваться к Пскову.
Голос командира 8-й танковой дивизии генерал-майора Эриха Бранденбергера был полон нескрываемого оптимизма. Все же начатая вчера с утра попытка форсировать Двину принесла результат. И хорошо, что ее осуществляли сразу в двух пунктах. В направлении на станцию Ваболе не повезло — батальон пехоты, усиленный саперной ротой не смог не только закрепиться на противоположном берегу, но даже форсировать реку — настолько убийственным оказался вражеский огонь.
В ходе допроса пленного выяснилось, что рубежи севернее Динабурга держит свежая и отлично вооруженная дивизия, прибывшая откуда-то издалека, чуть ли не с Уральских гор, что являются уже Сибирью. Сталкиваться с сибирскими стрелками Манштейну приходилось еще в прошлой войне, и он моментально сделал правильный вывод — лезть на берег, где засели три вооруженных до зубов полка упертых таежных жителей, да еще усиленных двумя артиллерийскими полками, занятие крайне бесперспективное и чреватое большими потерями.
Зато севернее в десяти километрах, десантным ротам из «боевой группы» Кризолли удалось форсировать Двину и закрепиться на противоположном берегу. Русских оказалось там намного меньше — пара тысяч их парашютистов из 9-й бригады. Сопротивлялись они отчаянно, их поддержал бронепоезд — но все было тщетно. Под массированным артиллерийским огнем десантники отступили, станция была разрушена, а на железнодорожных путях застыли грудами обгорелого железа орудийные площадки с разбитым в хлам паровозом. Правда, к полудню русские начали бешеные контратаки — к парашютистам подошло подкрепление в виде еще одной бригады из 5-го десантного корпуса, усиленной шестидюймовыми мортирами. К вечеру был даже момент, когда самому Манштейну показалось, что еще немного и его отчаянно сражавшихся фузилеров просто скинут в реку. Но нет — немцы выстояли, и сами перешли в наступление, расширив плацдарм до трех километров по фронту и полутора в глубину.
Теперь сложилось шаткое равновесие — только что навели мост, и по нему прошли первые два десятка танков чешского производства. К утру на плацдарме будет вся боевая группа из саперного, танкового и двух фузилерных батальонов, усиленных двумя ротами противотанковой артиллерии. Можно не сомневаться, что утром большевики бросят в контратаку танки — ведь это аксиома военного дела — десант нужно сбрасывать в первые часы, не дав ему времени укрепиться на захваченном берегу.
Вот тут-то их будет ждать большая неприятность — 37 мм пушки с легкостью выбьют легкие танки русских без большого для себя ущерба, действенная поддержка собственной артиллерии у противника пока еще не замечалась. Так что не стоит ожидать неожиданностей — вот такой мысленный каламбур получился у Манштейна.
— Корпус Рейнгардта нас поддержит, экселенц?
— Не думаю, Эрих. 6-я панцер-дивизия Франца Ландграфа застряла у Ливаны — переправится на противоположный берег ей не удалось. А главные силы из 1-й танковой и 36-й мотопехотной дивизий сражаются за Якобштадт — против них воюет 24-й корпус, две дивизии которого состоят из латышей. И хорошо воюют, тем напоминают те латышские бригады, что воевали против нас в прошлую войну — упертые и воинственные, я их хорошо запомнил по боям у Бабитского озера.
— Я тоже, брат моей супруги был убит в бою латышами, — генерал Бранденбергер. — С ними нужно и сейчас посчитаться!
— Несомненно, эта земля исторически немецкая, остзейская, как ее называем. Еще недавно здесь жило много наших соотечественников, которых изгнали. Причем вероломно — они им помогли отбиться в девятнадцатом году от большевиков, за эту помощь латышское правительство обещало дать землю, а после победы не исполнило свое обещание.
— Это так и было, экселенц, они пресмыкались раньше перед нашими крестоносцами, что принесли этим диким язычникам нашу веру и культуру. Но так и остались в собственной душе неблагодарными туземцами. А потому эти земли должны войти в состав рейха, а не оставаться «независимой республикой», — последние два слова командир 8-й панцер-дивизии произнес с нескрываемым сарказмом.
— Думаю, наш фюрер об этом помнит, — произнес Манштейн, внимательно наблюдая, как на мост въехал очередной Pz-38(t). Понтоны под ним явственно заходили и начали чуть прогибаться от десятитонной тяжести. Все же этот танк был намного лучше ранней версии — Pz-35(t), полторы сотни тех машин находились в дивизии Ландграфа. Новая, совершенная подвеска, более мощный двигатель, и главное — 25 мм лобовая броня корпуса и башни была усилена плитами точно такой же толщины, не пробиваемой русскими «сорокапятками». Так что в отличие от старой модели этот танк можно было использовать при атаке вражеских позиций. Недаром тот же Лангсграф придает свои танковые батальоны собственным фузилерам, и не рискует формировать прорывные «боевые группы».
— Так, это что там происходит?
Генерал Бранденбергер неожиданно вступил на понтон и быстро пошел по нему вперед. Манштейн в первую секунду ничего не понял, хоть ночь была светлая. Но разглядел только застывший на середине реки танк, суетящихся возле него саперов и какую-то огромную корягу, что прибилась к мосту. И тут грохнули выстрелы — солдаты зачем-то начали стрелять в воду, причем в эту самую корягу.
— Алярм! Диверсанты!
До берега донесся заполошный крик и тут рванул чудовищный по огромной мощи взрыв. Манштейну в первую секунду показалось, что вся вода взметнулась в небо на недосягаемую высоту, а дно реки полностью обнажилось. Тело словно окаменело, а глаза видели, будто в замедленном просмотре кинофильма. Страшная картина — подброшенные в воздух вместе со многими тоннами кипящей воды обломки и скомканные фигурки людей, вставшая дыбом огромная волна. Последним, что увидел немецкий генерал, оказалось большое бревно, летящее прямо на него — он даже не успел закрыть глаза…
Ирбены
Комендант 41-го укрепрайона
дивизионный комиссар Николаев
— Воздух!
Серафим Петрович оглянулся и увидел, как к медленно идущим транспортам быстро приближаются в предрассветном небе семь двухмоторных самолетов весьма характерного вида, которые многие хорошо запомнили по постоянным бомбежкам Либавы.
Корабли открыли зенитный огонь, было хорошо видно как вспухают в небе белые облачка разрывов. Но все было бесполезно — такую картину в небе Либавы он видел не раз. Орудия стреляли, выпустили в небо впустую прорву боеприпасов. Итог — сбитых вражеских самолетов за девять дней ровно четыре штуки, на несколько тысяч истраченных 76 мм снарядов. Лучше бы по немецкой пехоте обстрел вели, так реальной пользы было бы гораздо больше, и результат осязаем.
Николаев надеялся на истребители — юркие бипланы уже взяли конвой под прикрытие. Три «чайки» и два «гладиатора» — последние он узнал сразу — крутились высоко в небе. Такой прием они стали использовать на четвертый день войны, тогда и пошел оживленный счет сбитых вражеских самолетов. И-153 не хватало скорости, но пикируя с высоты, они получили шанс догнать «юнкерсы-88». Вот и сейчас бой пошел по той же схеме, только вражеские самолеты на пологом пикировании устремились в атаку на транспорты. От головного бомбардировщика отделились черные капли бомб, их было хорошо видно, и устремились к кораблю, на белой трубе которого отчетливо выделялся красный крест.
