— А… это… — неуверенно протянула Виша. — Раз уж у нас такая фора, может, вы дадите мне часок, осмотреться тут?
— Ты хочешь сказать, пошариться? — неделикатно уточнил шаммахит. — Неужели ты надеешься найти что-то стоящее в этой помойке?!
— Понимал бы чего. — Невежливо ответила девушка. — Я первый раз в покинутом поселении!
У нее горели щеки и блестели глаза; впервые за последние сутки она выглядела прежней Вишей — не послушно следующей, куда поведут, а лезущей напролом — туда, где интересно.
— Короче, я такую удачу не упущу. — Девушка встала, расправила плечи и огляделась по сторонам. — Уху мою не будите, она этого не любит. Я сама пройдусь, не Лес. Загляну хотя бы в соседние дома…
— Эй, ты только что запретила мне даже петь, а теперь сама собираешься гулять?.. — возмутился гном. — А если там сидит какой-нибудь монстр и только и ждет, пока ты подойдешь поближе? Я с тобой.
— Да вы что, с ума посходили? — изумился Ика. — Нас не на прогулку отправляли, кажется. Альх, призови своих людей к порядку!
— Слушаюсь, мой светлый господин. — Альх-Хазред иронически поклонился эльфу. — Виша, твою глупость мы обсудим позднее. А сейчас марш в машину, я повторять не стану. И не скалься так. Давай, давай…
Через десяток минут двух флюгов, летящих к югу, и след простыл. Осела пыль, поднятая двигателями, и в брошенном городке вновь воцарился мертвый покой.
Альх-Хазред с легкостью вел свой флюг, ловя руками-крыльями потоки воздуха, лавируя в его завихрениях; пределом этой легкости были восемь часов — потом наступала усталость, руки флюгера теряли гибкость и чуткость. Конечно, шаммахит мог лететь и десять, и пятнадцать часов без отдыха, но это было чревато потерей его синхронности с флюгом, а то и падением. Пока «Симхан» не дохнул им в спину, рваться нужды не было; разумнее было беречь силы. Около восьми часов пополудни флюги сели в поселке, расплющенном возле шахты. Земляной вал из отработанной породы, сгруженной огромными кучами, окружал несколько десятков жилых домов, весьма скромных и по размерам, и по убранству (они более походили на вагоны, чем на дома), технические сооружения и неожиданный в этих диких местах храм. Прибежищем им послужили приземистый, обширный ангар, в котором тихо ржавели остатки шахтерского оборудования.
В городке было настолько неприютно и некрасиво — причем так было всегда, даже в самые лучшие его времена, если только таковые бывали, — что путники решили немного отдохнуть перед очередной порцией сна, не выходя из флюгов. Эльфы и гном отдали дань восхищения флюгу альх-Хазреда; они все вместе расселись кто на сидениях, кто на полу, Виша забралась в кресло флюгера. Немного сушеных до несъедобности яблок, синтетические конфеты и содержимое фляжки Маульташа составили их первый ужин. Они жевали, тихо переговаривались; Тойво был беспокоен и чувствовал себя не лучшим образом.
— Что случилось? Ты сам не свой… — Виша заглянула брохусу в глаза. — Или это тайна?
— Плохое здесь место. — Тойво коротко вздохнул. — Если бы можно было выбирать, ни за что на свете не остался бы тут.
— А что не так? Шахтерский поселок не курорт, конечно, но переждать-то можно.
— Виша, я знаю, что мои менто гораздо острее твоих, но если не боишься — попробуй прислушаться к здешнему воздуху… приглуши свой голос… позволь этому месту дотронуться до себя.
Виша пересела на меховую ступеньку поближе к брохусу, опустила голову на руки и затихла. Минут через пять она вздрогнула и прижалась к Тойво.
— Вот… ну ничего, все это дело прошлое и мы скоро улетим отсюда.
— А что, собственно, не так? — осведомился гном. — Я и не в таких дырах бывал. Чего это вы так насупились?
— Точно не скажу, я побоялась слушать, — ответила Виша. — Это отвратительное место, Маульташ. Они здесь людей убивали.
— Древнее поле битвы? — поинтересовался Иво. — В этих местах вполне возможно.
— Нет, поля сражений молчат. Или тихо стонут, но их голос вызывает скорбь и почтение, не страх. А здесь… — Тойво передернуло. — Гулкие, утробные звуки, вой, перемешанный с чавканьем. Здесь не сражались, нет. Я не хочу об этом говорить.
— Неужели ты все это так остро чувствуешь? — Ика посмотрел на брохуса с состраданием. — Мне жаль тебя.
— Я могу не прислушиваться, — Тойво погладил Вишу по голове. — И тебе хватит напрягаться, расслабься. Переключи внимание.
— Согласна. Маульташ, может ты споешь нам? Обещаю, эти эльфы не будут пытаться наказать тебя за твой ядовитый язык. Спой, будь другом — ну, например, «Пьяный аспид и береза».
— Знаешь что, девочка, — гном прищурил свои и без того узкие глазки, — помнится, ты мне уже как-то раз кое-что обещала. На полном серьезе. Посул твой был хорош, так что я тогда постарался от души. И что же получил в награду? Ты отбыла под утро на плече у этого красавчика, — гном кивнул в сторону флюгера, — вообще никакая. Только и могла, что хихикать. Я такие обломы не забываю.
— Маульташ… — Виша засмущалась. — Ладно тебе… Ты тогда был великолепен, правда. И если бы я так не напилась…
— Хорош подлизываться, малявка. — Ухмыльнулся гном. — Щас спою, так и быть.
Маульташ вытащил из-за ворота цепочку, на которой крепился живой кристалл. Это был редчайший случай, чтобы эта драгоценность использовалась по своему древнему назначению — создавала для своего хозяина музыку. Гном уселся поудобнее, расправил плечи и запел.
Яблоко было не очень-то спелым,
И даже — возможно — немного червивым,
И, в общем, на ветках немало висело
Тех, кто бы мог стать альтернативой.
Не было в нем красоты крутобокой,
И пламенных красок не наблюдалось,
Просто росло оно, сука, высоко,
И падать к ногам моим не собиралось.
Это и было причиной стараний
В кровь раздираясь и страха отведав,
Лезть на вершину и делать желанье
Греющей сердце греховной победой.
Но — не случилось. Не дотянулся.
Яблоко там же, глаза мне мозолит.
Ну и виси. И пусть тебе будет
Холодно, скучно, несладко, небольно.
— Еще одна история облома, — откомментировал песню Ика, подергивая себя за оплетенную двумя металлическими ленточками бородку. — Маульташ, тебя что, часто так кидают?
— Не поверишь — через одну, — вздохнул гном. — Это тебе в наказание, Виша. Не обижай меня больше. А сейчас, так и быть — господа эльфы, заткните свои уши! — моя новая песня, за которую мне чуть не оторвали язык вместе с головой — «Эльфка в храме Калима».
