Лука решил для начала осмотреться и в кои-то веки не нестись на амбразуру: прошел погост сначала крестом, потом по периметру, затем осмотрел квадраты поочередно. Гнилых мест нашлось семь — три совсем плохих, четыре терпимых. Четвертой формы тут было мало, с десяток — родственникам не хотелось оплачивать подъем-укладку своей смертью померших старушек.
Первая форма в остальных могилах пребывала в фазе «дорогой, еще пять минут, и я готова»: земля под подошвами тихо вибрировала от еле сдерживаемой трансформации. Лука постоял, подождал. Ничего не происходило. Земля тряслась, но вставать во вторую форму никто не спешил. Ощущение от такого облома были странные. Внутри под ребрами чесалось, тело чуяло незаконченную метаморфозу, и пришлось даже отдергивать руку от разгрузки — пальцы сами нащупали покрышку и уже почти замкнули контур.
Мертвым было плохо. Это ощущалось четко, несмотря на то, что с таким пришлось столкнуться первый раз в жизни. Мертвым было очень плохо, и весь талант Луки на это реагировал, вытягивался в струнку, словно сеттер, учуявший зайца. Хотелось поднять и упокоить. Чтоб не зудело так под кожей — ни у него, ни у них.
Лука закурил и тяжело опустился на ближайшую скамеечку. Затяжка зуд облегчила, но не убрала.
Дела выходили хреновые — с неспокойным погостом за спиной соваться на Рассоху было опасно: там, на поле, ему нужно точно знать — никто не ударит в спину, никто не зайдет с фланга. А тут навскидку около тридцати тел в готовности к старту. И семь — вот-вот. И поднимать их всех сейчас, а потом укладывать — работы до рассвета. С Настей они бы управились часа за два, но сил все равно бы отъело немерено.
Время текло, нужно было решаться.
В кармане штанов нашлась монетка — самая обычная, не памятная. Лука загадал: решка — разгребает шушенский погост, оставляя древний могильник на потом. Орел — идет на Рассоху. Монетка подлетела, крутанулась, скользнула мимо пальцев и, звякнув об оградку, отскочила в темноту. Лука осмотрелся, подсвечивая себе фонарем — улететь монета далеко не могла, наверняка упала в укатанный песок, который вокруг могилы насыпан. И верно — блеснуло совсем рядом с плитой. Пришлось наклониться, балансируя и рискуя свалиться со скамейки.
Позади глухо хлопнуло. От памятника ударило каменной крошкой и рассекло бровь.
Со скамейки Лука все-таки свалился — от неожиданности. Спиной упал на плиту, подвернул руку и этаким полускрюченным крабом попытался убраться прочь с линии огня.
Хлопнуло во второй раз.
Куда унесло пулю, Лука не понял, поскольку был занят обползанием памятника — не попали в него, и хорошо. Спустя еще секунду он сообразил, что фонарь так и волочет на себе маяком, целься — не хочу, и отбросил его вверх и в сторону. Сам рванулся вбок и замер за одним из крестов, на который был насажен венок из искусственной облезлой хвои.
Ощущение оказалось крайне интенсивным и непривычным: стреляли в Луку впервые. Клиенты таким не грешили, размазать пытались — было дело, но вот так палить в белый свет как в копейку? Какого тлена тут происходит-то? Ясно, что шмаляет живой, но чтоб с ходу?
Лука прислушался — стрелок замер где-то позади, в темноте. Затаился. Подставляться под пулю, чтоб определить его точное местоположение, не хотелось.
Впрочем, можно устроить, что все сделают за него. И даже стрелять в ответ не придется. Рискованно, правда, да и непонятно, что для совести тяжелее — бронебойными палить или клиентов на живого натравливать.
Он выдохнул, накинул на пальцы сеть на вторую форму и потянул из кобуры ругер. С искусственной метелки капало за ворот ледяной водой, правая нога попала в щель между прутьями ограды соседней могилы и, похоже, застряла — тихо ее вытащить не удавалось.
Земля под задницей завибрировала отчетливей и перешла на ритмичную пульсацию, словно кардиограмму отмеряла. Со стенокардией. Кажется, создание даже слабой печати провоцировало кладбище на ответ. Очень кстати!
Повезло, что темнота вокруг стояла — хоть глаз коли. Луна, всю дорогу провожавшая до погоста, как раз нырнула в плотные облака, даже пятна не оставила. Если бы Луке не пришло в голову монетками швыряться и фонарем светить — тлен бы нападающий понял, куда стрелять.
Сзади зашуршало — стрелок шагнул в сторону и взял правее. Судя по звуку — до него было метров семь-десять, не больше. Плохо, что справа — стрелять будет не с руки. Да и стрелять в людей как-то раньше не приходилось. Лука взвесил на пальцах заготовленную сеть — решая, вправо или влево ее запустить. Поднимать клиента прямо у себя под задницей было не комильфо — хотелось иметь некоторую дистанцию, а то нынче вторая форма пошла агрессивная, только покоить, и то с гарантией.
Дорешался, додумался, дотянул. Под ребрами кольнуло, дохнуло сухим жаром, и одновременно с этим раздался треск и скрежет — судя по звукам, плотный дерн разорвало на части и, похоже, согнуло кованую ограду. Венок вместе с крестом упали всем весом на плечи.
Вторая форма поднималась прямо за спиной, и делала это быстро.
Стрелок, вероятно, запаниковал, мыкнул — то ли от ужаса, то ли от неожиданности — и отступил назад. Плохо. Так себя упокойники не ведут. Значит, вторая форма сейчас попрет на Луку, как на горячий обед, оставляя обычного человека на потом — так гурман предпочитает начать с устриц, а сухари отложить до лучших времен. И пока Лука будет занят клиентом, в него можно хоть всю обойму выпустить — никуда некроманту не деться.
Пока вторая форма, подвывая обретенными связками, карабкалась наружу, стрелок продолжил пятиться. Под его ногой сухо треснули ветки, и Лука решился — извернулся, падая на левый бок, и практически наудачу выстрелил. Трижды.
Глухо стукнуло, но все перекрыл шумный клиент.
Проверять, попал или не попал, оказалось некогда, пришлось почти вслепую, из этой идиотской позы, накладывать печать на бледно светящегося клиента. Тот, щерясь, вырастил себе морду, волчьи зубы и, торча из могилы по пояс, срочно наращивал остальное, судя по сосредоточенному виду.
Печать легла ровно — тонкие руки пару раз скребанули, зацепились за ограду и замерли. Клиент открыл мутные бельма, готовясь к беседе — память, судя по всему, там была в полном порядке. Как и связки — поднятый мычал и шипел, а в голове стояла блаженная тишина, будто со времени смерти клиента прошла пара дней. Значит, опять аномальный подъем — последний раз тут хоронили весной. И теперь аномалия — за пределами города.
Лука осторожно потянул из нагрудного кармана вторую покрышку и закрыл реверс. Где-то в подкорке мелькнуло, что может и не сработать, потребуется усиление, как на тех прытких покойниках на Скворцовском, и придется, постоянно ожидая нового выстрела из темноты, ковыряться и кидать еще печати. Но обошлось — клиент замер, потом обмяк и рассыпался. Не то чтоб совсем прахом, но лет тридцать костям точно уже исполнилось.
Перед мертвым было стыдно — поднял, а поговорить даже не соизволил, как последний скот сунул сразу в четвертую. Но ситуация к допросу не располагала. Теперь счет личных нарушений Луки насчитывал три некрасиво упокоенных клиента: два на Скворцовском и этот вот бедолага. И счету предстояло расти.
Лука прислушался — вокруг было тихо. По-нормальному. Только галки орали — теперь уже вдалеке, — да где-то в деревне попискивала сработавшая сигналка на авто и брехала собака. Пульсация под землей стала реже, точно с первым «выплеснувшимся» мертвецом общее давление немного стравило, и погост подуспокоился.
Он осторожно вытащил застрявшую между прутьев ногу и поморщился — похоже, потянул, хоть и не сильно. Потом аккуратно выбрался из-под креста с венком, стараясь не шуметь. Проделывать это, одной рукой продолжая держать ругер, было неудобно, но прятать пистолет казалось рискованней. Стрелок признаков жизни не подавал — то ли затаился, то ли удрал, то ли удалось его подранить.
Луке мерещилось первое, но если рассуждать здраво — даже самый хладнокровный киллер предпочел бы сбежать при виде поднимающегося клиента. Может, оно и к лучшему: целиться на звук Лука не умел.
