— Можешь не объяснять, — пожал плечами тот, но продолжил с отчетливой насмешливостью в голосе. — Каждый военачальник старается на место предстоящего сражения с высоты взглянуть. Куда передовой полк мужиков с косами и цепами поставить? Где баб с вилами да макогонами определить? Опять-таки засадный полк из ребятни с рогатками по уму надо куда-то спрятать… Верно кумекаю?
— Верно, Титыч… — приобнял я за плечи насупившегося старосту. — Только знаешь: хорошо ведь смеется тот, кому смешно после боя, а не до этого… И я тебе обещаю, что как бы все ни сложилось, плакать нам точно не придется. Уж я об этом позабочусь. Чем хочешь поклянусь!
— Гляди, десятник, — не принял тот шутейного тона. — Ты сказал, а я услышал…
— Можешь даже записать, — я чуть подтолкнул Титыча к лестнице. — Ну чего застыл, как снулый тролль? Сам же поговорить торопился. Да и Листица, небось, уже и борщ доваривает. Пошли, мыслитель. Сейчас я тебе все подробно и растолкую.
Глиняный пол на втором этаже мне тоже понравился. Доски теплее, но и горят жарче… А еще — большие передвижные щиты, два на два метра, сплетенные из ивняка. Наверняка еще одна придумка Титыча. Вон как посматривает, ждет либо вопроса, либо похвалы.
— Узнаю легионерскую смекалку…
— Ну так… — расправил грудь Ярополк.
— Умно… Установил перед бойницей и, даже если влетит какой гостинец, никого не покалечит…
Третий этаж оказался точным повторением второго, и я не стал тут задерживаться, сразу поднялся на последний, четвертый. Совершенно такой же, как и предыдущие два по интерьеру, но с учетом высоты бойницы здесь были чуть пошире и позволяли более удобно оглядеть окрестности. Чем я тут же и занялся. Хотя, как только сунулся в проем, уже знал, что увижу. Как будто не только вырос в здешних местах, а и на башню лазил не единожды…
* * *
Километрах в семи-восьми строго на запад, куда указывала голубая лента Быстрицы, я заметил именно то, что и хотел увидеть. Крыши строений. Домов!
— Это что там? — спросил не задумываясь.
Но староста, не заметил еще одной моей оплошности, с головой выдающей пришлого человека.
— Приозерное… Ну налюбовался уже?
— Уже, — кивнул я, отходя от амбразуры и поворачиваясь к Ярополку. — Красиво… Есть за что повоевать с Лупоглазыми.
— Было бы кому, — вернул меня на грешную землю Титыч. — Аль не видел вчера? Одни бабы с ребятишками… Ой, зря ты все это затеял, Влад. Боюсь, как бы хуже не вышло.
— Погоди, Титыч. Во-первых, между бабами и детишками я заметил человек тридцать парней и мужиков, кстати, не слишком дружелюбно глядевших на гоблинов. А во-вторых, скажи мне, только честно: неужто веришь, что после того как я убью второго наемника, Лупоглазые оставят Выселки в покое?
— Больше всего, Влад, мне в твоих словах нравится, как ты с уверенностью произносишь: «после того», а не «если»… — пожал плечами староста. — Но ты уже спрашивал об этом. Нет, конечно. Но по уговору в третий раз потребовать поединок гоблины смогут не раньше чем через месяц. А это такая прорва времени, что и загадывать нет смысла. И главное — все это уже после жатвы будет.
— Вот-вот, — согласился я. — Гоблины как раз на все готовое и придут.
— Да ты меня не агитируй, Владислав Твердилыч, — вздохнул Ярополк. — Будь я моложе и чуток глупее, давно плясал бы вокруг тебя от радости. Но я-то битый гусь и знаю, чем все может обернуться. Вот потому и мнусь, как красна девица. Понимаешь?
— Понимаю. И хочется, и колется, и мамка не велит…
Что тут возразишь, коли староста по вечному рабско-крестьянскому разумению прав. Даже на моей родине во все века демократы и пацифисты постоянно поговаривали, что худой мир лучше доброй войны. А потому пядь за пядью уступали более наглым соседям и землю, и свободу. Добро бы только свою, так нет же — предавая и обрекая целые поколения потомков на рабство и чужбину. Крестьянин или иной обыватель, как овца. Все надеется, что резать не будут, а только остригут. А если и зарежут, то не сегодня. А если и сегодня — так не его, а вон того, белобрысого или чумазого… Который не такой, как все, и выделяется из отары. И потому его ни чуточки не жалко. Тьфу… Терпеть ненавижу!
Но прежде чем начать излагать свой план, надо было сбить Ярополка свет Титыча с упаднического настроения. Самым простым и эффективным способом — незамысловатой, грубой солдатской шуткой…
— Ничего, староста, не боись. Легионеры знают, что делают. И юбка не помнется, и мамка не узнает…
Возможно, Титыч представил себе, как я задираю юбки гоблинам или еще что похлеще, но уже в следующий миг сдавленно хрюкнул, точь-в-точь как в лесу с троллем, а потом, не сдерживаясь, громко расхохотался.
— Прах тебя побери, десятник. Рассказывай уже, что удумал.
* * *
Вдохнув дым от трубки Ярополка, я вдруг осознал, что ни разу, с того первого перекура на пороге «родного» дома, не потянулся за сигаретами. Интересный эффект от переноса. Надо будет запатентовать, в плане борьбы со сверхприбылью табачных магнатов. А то интересная тенденция просматривается: чем больше курение запрещают, тем дороже становятся сигареты.
Увлекся. Слава богу, лично меня все эти инфляционные вопросы больше не касаются. Как и недоумение: почему бутылка обычной воды с растворенной в ней углекислотой стоит дороже литра молока? Всегда и везде люди сами превращают свою жизнь в ад, в меру собственных желаний и разумения. К примеру, никто ведь не заставлял аборигенов менять золото на стеклянные бусы. Понятно, что потом, более сильные пришельцы вытряхнули бы с них все до крупицы, но поначалу — сами несли.
Так что отринем философию и вернемся к баранам. Поскольку отрабатывать все блага мне придется по-взрослому. Без скидок на возраст, опыт и городскую прописку.
— Вот что я думаю, дядька Ярополк, — присел я рядом с дымящим, как небольшой винокуренный завод, старостой, на одну из лежанок, сколоченных из толстых досок. — За те две недели, что у нас остались, надо хорошенько проверить все добро, что здесь хранится, и максимально пополнить запасы. А еще лучше превратить башню во временное хранилище вообще всего — что только ценного есть в деревне. Чтоб в домах у жителей оставались только самые необходимые в быту вещи. Да и то — из тех, что поплоше. Такое, что можно ухватить в руки и убежать, а коли пропадет, так и не жалко…
— Это можно, — кивнул староста. — Какое имущество у крестьянина? Только то, что на нем. Главное добро — скот, птицы, свиньи… Их куда деть? Вырезать? Жалко… Особенно коров. Пока с телушки хорошая дойная буренка вырастет, года четыре ждать надо. Да и то, не всегда угадаешь…
