Он всегда ходил вразвалочку, никого не боялся. Его тело было украшено красивыми рисунками: жутковатым черепом, опасного вида кинжалом, игривой русалкой и колодой карт.
Он громко говорил и громко смеялся, а остальные в его присутствии становились словно меньше ростом, уважительно трясли руку, называли по имени-отчеству, спрашивали совета или мнения, приглашали разделить с ними бутылку вина, или предупредительно угощали сигаретами.
"Боятся — значит уважают", — говорил отец, и эту присказку Витек усвоил на всю жизнь.
Витька копировал отцову походку, его манеру смотреть на людей с веселой наглостью, способность презрительно цедить слова через губу. Он обожал отца, вот только сам отец к своему отпрыску не проявлял ни малейшего интереса.
Витя рос хилым и болезненным, поздно начал говорить и уже в детском саду сильно сутулился. Глядя на Кислова-младшего, отец качал головой, залихватски сплевывал длинной струйкой слюны, хлопал входной дверью квартиры, и тут же забывал о существовании своего сына.
Витек не знал, в чем он провинился. Он настойчиво лез к отцу, в минуты нечастых появлений родителя дома, но тот только стряхивал назойливого ребенка, орал на мать и бабку, что они плохо воспитывают пацана, а затем пропадал на несколько дней.
Однажды отец исчез насовсем. Мать говорила, что он уехал в командировку на север, но от соседей Витька услышал, что Кислов-старший "присел", а потом, те же сердобольные люди сообщили пацану что его родители развелись.
Витькина мать приходила домой все позже, её юбки становились все короче, а макияж все ярче. В конце концов она тоже исчезла в поисках лучшей жизни. Обременительный "прицеп" в виде Витьки ей в этой "лучшей жизни" был не нужен.
Витек остался на попечение бабушки. Не старая еще женщина, которой в ту пору не было еще и пятидесяти, полностью поставила на себе крест, чтобы "вытянуть" внучка. Днём она работала в библиотеке технической литературы, а по вечерам мыла полы сразу в нескольких учреждениях. И все ради того, чтобы одеть и обуть Витечку, чтоб мальчик "ни за кем не донашивал".
Но вместо благодарности, в ответ она получала только жгучую ненависть, которая крепла по мере того, как Витька взрослел. Всю свою обиду, на бросивших его родителей, он вымещал на бабке, сначала выражая ее в капризах и истериках, потом в грязной ругани, а со временем стал поколачивать пожилую женщину, отбирая у той пенсию практически до копейки.
Сверстники Витьку не любили. Прозвище "Кислый" прилипло к нему еще в детском саду не только из-за фамилии, но и благодаря внешней неказистости.
Его сторонились и не брали в совместные игры, чуя безошибочным детским инстинктом какую-то внутреннюю гниль.
Его попытки командовать и навязывать свои правила, как Витя привык поступать с безответной бабкой, пацанами быстро и жестко пресекались, и Кислый неоднократно был бит.
Его ненависть к бабке постепенно стала распространяться на весь окружающий мир. Он ненавидел соседей, которые жалели "сиротку", ненавидел детсадовских воспитательниц, которые старались накормить тщедушного ребенка, вызывая бурю у ровесников бурю злых насмешек, но в итоге Кислый научился прятать свою ненависть глубоко внутри.
Подлинную радость он находил в том, чтобы гадить исподтишка. Подставить подножку бегущему, бросить в грязь чью-нибудь вещь, толкнуть, плюнуть, сломать.
Кислый понимал, что он физически слабее остальных, и стал находить таких же изгоев, которых отвергали остальные. Первым из них стал Серега Строев, которого все звали Молоток. Своему прозвищу он был обязан доброй училке начальных классов, которая под всеобщее ржание заявила как-то: "Твоей башкой не примеры решать, а только гвозди забивать".
Серега и правда был туповат, зато силен и уже во втором классе сложением походил на пятиклассника. "Акселерат", "дебил-переросток", "слоняра", — как только не дразнили Серегу одноклассники. Несмотря на габариты, тот был рохлей и тугодумом, и отвечать обидчикам то ли не решался, то ли просто не умел.
Серега стал для Кислого главной ударной силой. Самых борзых они отлавливали поодиночке после школы, и скоро мало кто смел открыть рот не только на Молотка, но и на самого Кислого.
Когда самолюбие Витька было удовлетворено, он решил поправить финансовое положение. К пятому классу Кислый сколотил вокруг себя банду единомышленников, и они всерьез стали трясти малышню.
Тогда Витек первый раз зарвался, и отобрал телефон у одного второклашки, слюнтяя и нытика. Кислому показалось несправедливым, что этот пиздюк ходит в школу с айфоном, а у него только кнопочная "звонилка".
Папа "пиздюка" оказался прокурором, мама работала в администрации. Бабка на коленях умоляла их, чтобы Витю не ставили на учет и не ломали мальчику жизнь. Мальчика простили, рассчитывая что он "сделает выводы".
Витя сделал выводы. С тех пор он тщательно изучал своих жертв. Как настоящий хищник нападает на слабых и больных, Кислый отбирал тех, кто не мог дать отпор. Необязательно из бедных семей, хотя малолетняя шпана не брезговала никем.
Обычно жертвами Кислого становились те, кто боялся рассказать родителям о побоях и поборах, и кто был готов за умеренную дань купить себе немного спокойной жизни. Тех, кто наивно считал, что может соскочить, жестоко мудохали в назидание остальным.
Шайка Кислого набирала силу. Новые "бойцы" уже сами просились к нему. У Кислого можно было поднять баблосы, бухнуть или дунуть. Кислый знал, кому скинуть "горячий товар". Его пацаны трясли лохов и щупали пугливых податливых телочек. Кислого начинали бояться, а значит, по его собственному мнению, уважать.
Говнюка Северьянова Кислый не переносил еще со школы. Как-то раз "Акелла промахнулся" и шпана попробовала обложить пацана данью. Тот молча двинул Кислого в подбородок, отправив отдыхать на несколько минут, а остальные просто разбежались.
Кислый спустил ситуацию на тормозах, будто и не было ничего, хотя злобу затаил. Но он был прагматиком, хотя сам вряд ли знал это слово, и считал, что воевать с нищебродом, ради уязвленного самолюбия нерентабельно.
В последнее время Северьянов резко "поднялся". Дорогие тачки, пафосные телки… Кислый решил пощупать его, но закончилось все разгромом, еще более плачевным, чем в седьмом классе.
Такого удара по репутации он простить не мог, и когда появилась возможность, нанес ответный удар. Тогда возле подъезда в пустом дворе Кислый был готов завалить давнего недруга на глушняк, но его спугнули.
Через несколько дней Витька отыскали. Его "приняли" прямо по пути от круглосуточного с баклахой пиваса в руках и отвезли к очень серьезному человеку.
О серьезности просто кричал и сам кабинет, и внешность собеседника, и тон, которым он говорил.
— Твой товар? — спросил "серьезный человек".
На столе лежала мобила Северьянова, которую Кислый сразу после налета скинул перекупу.
— Мой, — Кислый нутром понял, что отпираться тут нельзя. Надо сотрудничать охотно и старательно.
"Вот сука, перекуп", отчаянно вертелось в башке у Кислого. "Полная конфиденциальность, надежно как в банке… найду суку… душу вытрясу… "
— Владельца знаешь?
— Знаю.
Телефон был взломан, важный человек крутил его в руках листая, читая что-то внутри и временами хмыкая.
— Виктор… тебя ведь Виктор зовут, — собеседник дождался отчаянного Виткиного кивка и продолжил, — я могу на тебя рассчитывать, Виктор? У меня есть для тебя работа. Только никому ни слова.
— Могила, — часто-часто закивал Кислый.
* * *
Кислый не удержался, и приоткрыл завесу тайны перед корешами, раздавая щедрые авансы.
— В большой бизнес позвали, — говорил он, — без тебя, мол, Виктор Сергеич, никак. Да вы не очкуйте, пацаны. Я вас подтяну к серьезным делам.
