— Да, иначе б мы не выжили, — скрипнула зубами Вильяра. Охватила себя за плечи, помолчала, прикрыв глаза. Имела в виду поветрие в доме у Синего фиорда и себя с матерью. Но про Снежные Норы так сказать — тоже правда будет. Не спасла бы она Нимрина, кабы не суровая материна наука. И сама… Кто знает…
— Прости, малая, что разбередил дурную память.
— Да что уж теперь, всё прошло… Хочешь сказать, я умею то, что нужно, только в ход пустить не догадалась? Мне в этой белянке было так забавно и любопытно, так легко… Пока ты не сцапал! Тут уж я не успела загородиться от её испуга. Но со мною бы ничего страшного не случилось бы, даже если б ты её придавил. Поганый сон, и только… Хуже, ум в какой-то миг стал совсем беляночий. Орехи на полу — это ж такая явная приманка! А я не сообразила сразу, не увела соглядатая прочь. Так торопилась скорее набить защёчные мешки, — Вильяра хлопнула себя по щекам и вдруг расхохоталась, до слёз.
Латира смеялся вместе с ней. И даже Нимрин улыбнулся, на их веселье глядючи. А потом вдруг спросил, безмолвной речью: «Вильяра, скажи, а почему нельзя лить кровь у Камня?»
Вот уж озадачил! Закон так крепко засел в уме, с первых детских шагов за порог дома, что любознательная Вильяра всего лишь уточняла у своего учителя края дозволенного. Первый раз, когда он пролил её девичью кровь даже не у Камня — внутри круга. Поганое воспоминание потянуло за собой другую муть. Колдунья раздражённо фыркнула:
— Потому что нельзя! Нимрин, ты у нас разучился говорить вслух?
«Не разучился. Не хочу сбивать дыхание. А всё-таки, что будет, если? Я же не просто так спрашиваю. Я кашляю. Из меня выходит изменённая кровь. Если тут нельзя…»
— Тебя убивали в другом месте, это главное. Такая кровь уже не считается. Даже если подранок дополз до Камня и умер… Хотя… Старый, может, ты знаешь больше про круги и кровь? Объясни чужаку, почему возле Зачарованных Камней нельзя охотиться и сражаться? Почему круг, осквернённый смертью разумного, запечатывают, самое меньшее, на две луны? Меня учили, будто от крови, особенно от смертоубийства, Камни дичают, нрав их становится дурным и непредсказуемым. Могут напитать большой силой, могут отобрать всю до капли, а то и вовсе лишить дара. Могут заморочить и завести, куда бешеная кричавка не летала, голодный зверь не забегал. А в старых сказках сказывают про злые бродячие Камни-алтари, жадные до жертвенной крови. Кто прикоснётся к ним, того сведут с ума, сделают своим слугой, беззаконным перевёртышем, убийцей и живоедом. А сами они — сегодня на одном холме, завтра — на другом, а то вовсе занырнут вглубь Голкья, и не найдёшь их. Но в угодьях Вилья такая погань не водится, я бы знала. Если не от учителя, то от кого-нибудь из охотников.
— Не зарекайся, малая! На Нари Голкья диких Камней искони было мало, и мудрые ловили-запечатывали их старательно, на совесть. Но вряд ли совсем извели. Теперь, когда Наритьяры своим примером раззадорили всех жадных до беззаконной силы…
Латира запнулся, будто что-то вспомнил. А может, услышал чей-то зов и отвечал безмолвной речью. Подождав немного, Вильяра спросила:
— Старый, а откуда те бродячие алтари вообще взялись? Сколько нужно поливать Зачарованный Камень кровью, чтобы у него завелись подобные привычки? И какой мудрый допустит у себя в угодьях такое беззаконие?
— Поливать нужно долго, а в наше время никакой мудрый не рискнёт заколоть даже единственную жертву. По крайней мере, в здравом уме! Об этом не рассказывают. Этим песням и обрядам больше не учат. О многом запретном я сам слышал лишь краем уха. От моего учителя Тмисанары, от Нельмары, от тех же неудобопоминаемых Наритьяр. Там, сям, помаленьку. Слышал, что в додревние года, когда кругов ещё не умели ставить, а только одинцы, тогда Камни часто поили жертвенной кровью. Одарённый своей рукой убивал у Камня что-то живое и получал больше силы. Для обыденных нужд охотникам хватало мелкой дичи, вроде твоей белянки. Но во дни неспокойных стихий особо избранные колдуны клали к Камням и шерстолапов, и зверей, и даже двуногих. А зарезав на Камне другого одарённого, колдун мог разом обрести великое, по тем временам, могущество. Примерно, как мудрый после круга. Кстати, мудрых тогда ещё не было. Колдуны, не закалённые стихиями посвящения, дурели от крови и силы. Большинство из них быстро и страшно дичали. Жили эти бешеные не дольше, а меньше других охотников. Обычно в день низкого солнцестояния новый колдун приносил в жертву старого, чтобы послужить своему дому или клану, а после в свой черёд умереть. По преданию, первый Совет мудрых основали одиннадцать сильных колдунов, которые сохранили более-менее здравый рассудок и правдами-неправдами избегали ежегодного жертвоприношения. Подробностей уже никто не помнит, даже Нельмара и старейшие. Эти одиннадцать, со учениками, ещё приносили кровавые жертвы, но уже искали, как получить великую силу иначе. Не скажу, сколько поколений минуло, пока нашли. Пока могущество мудрых, их долгая жизнь, их безупречное служение кланам убедили всех одарённых, что этот путь — верный. Ещё немало снегов выпало и сошло, прежде чем смертельное кровопролитие возле Зачарованных Камней объявили беззаконием, а жертвы стихиям сохранились лишь в страшных сказках.
— То есть, предшественники мудрых вынуждены были приносить жертвы, потому что у них не было правильного посвящения и кругов?
— Примерно так, Малая.
— А сейчас-то зачем? У нас же всё это есть?
— У нас с тобой — да. А у таких, как Стурши?
— Думаешь, он…
— На самом деле, не знаю, — пожал плечами Латира. — Есть много способов приумножить своё за счёт чужого, присвоить колдовскую силу, дар, жизнь. Не все они беззаконные, но все — на краю. Кстати, самые изощрённые способы изобрели не древние колдуны, а те из мудрых, кому своего не доставало. Иногда нам не хватает на самые благие цели, ради клана. И жертва готова идти в круг добровольно. И даже не вполне жертва: никто никого не убивает. Все эти «ключи»: они взялись именно оттуда, понимаешь? А лёд тонок. Например, один мудрый приневолил в круге девицу, напугал и обидел — получил через неё очень много. Стал впредь так поступать и других учить. Ученик, на него насмотревшись, испробовал. Понравилось. Захотел ещё больше. А кто-то под ним однажды возьми да умри. Или не однажды. Очень уж тот мудрый переменился, и круги у Наритья сильно чудили… Помнишь историю с вулканом? А я ведь про Среднего нарочно узнавал в доме, где он вырос. Расспросил одного старого знакомца. Посвящали-то спокойного, добродушного, рассудительного парня, откуда потом что взялось?
***
Дикие Камни, жертвоприношения, как интересно… Ромига и прежде подозревал, что у Голкья — богатая история. Археолог Роман Чернов, «альтер эго» нава, занудно уточнил бы: какая такая история? Письменные источники — где?
Да, Ромига ни разу не встречал в этом мире ни малейших следов письменности. Рисунки на стенах в доме Лембы видел, и даже примитивное подобие чертежей, и отменного качества планы местности, и замысловатые, похожие на орнамент, календари. Охотники умели считать на пальцах и на счётных досках, умели записывать числа, но почему-то даже не пытались зафиксировать речь. Или Ромига пока не сталкивался? Он решил, что разъяснит этот вопрос позже, и если мудрые ведут что-то вроде летописей, обязательно до них доберётся.
Пока же заботы его — простые и сугубо телесные. Например, перевернуться с живота на бок: наконец-то, он сумел это сам. А вот чтобы размяться и потянуться, нужна помощь. И будет очень неприятно, однако он вытерпит, а после попросит Вильяру уложить его на спину, поровнее. Пора: пробка застывшей крови в ране размягчается изнутри, переплавляется в живые ткани. Чтобы всё повреждённое и удалённое восстановилось правильно…
Глава 4
***
Чёрная капля набухла. Повисла. Оторвалась. Долог ли полёт с низкого, рукой достать, пещерного потолка? А перед Стурши вся жизнь промелькнула… И погасла, стоило капле долететь. Он всё-таки ждал боли, возможно — холода или жара, а дождался лишь пустоты там, где только что билось, замирая от ужаса, его сердце. Сияние изнутри быстро меркло — или у него темнело в глазах? Но распяленный на камне колдун ещё видел, как набухают, срываются и падают вниз новые капли. Как тени с потолка перетекают… Заполняют… Уже последний страх ушёл: все чувства Стурши занемели, как прежде тело. Скорее всего, он умер, но почему-то сохранил способность сознавать происходящее. Тени выпили свет, растворённый в его крови, и насытились. Пещера вновь погрузилась во тьму. Песнь, звучавшая долго-долго, умолкла, и тот, кто пел, не издал больше ни звука. Вездесущие запахи… Странно, он не заметил, кажется, в этой пещере их не было изначально. Ничего не осталось: зримого, слышимого, обоняемого, осязаемого, ощутимого магическим чутьём. Лишь время текло дальше, и Стурши был здесь, в этом чёрном нигде. Его всё сильнее тяготила пустота, всё невыносимее. Как странно, противоестественно, мучительно: он есть, а больше ни-че-го…
