Расположившись на кровати и подложив под голову руки вместо подушки, я закрываю глаза. Спать не хочется, мне просто нужно подумать. Тихое дыхание Влада — скорее привычка, не нужная духу, — помогает сосредоточиться, поймать такт.
Мы зачем-то нужны Велиару — этим объясняется тот факт, что мы еще живы. Смешно — только бы не рассмеяться в голос, только бы Влад не слышал этих истерических завываний, прерываемых кашлем. Я все еще кому-то нужна. Пусть и мятежному Королю Ада, искренне мечтающему вырвать мое сердце руками.
Не хочется признавать, но это сводит с ума — понимание того, что всю вечность я проведу под замком, будто задвинутая нетерпеливой рукой куда подальше. От греха подальше, если говорить точнее. Я бы сражалась и умирала, я бы жила в блеске молний, мечей и костров, танцуя танец с девочкой с глазами дряхлой старухи. Я бы дала руку на отсечение, лишь бы не загнуться в тошнотворном полумраке темницы, в стены которой въелись запахи слез и крови.
Ожидание затягивается — палачей не видно, сбываются самые страшные опасения. Мы с Владом дружно помираем от скуки, все чаще возвращаясь к оставленным тюремщиками кинжалам, но так и не отваживаясь высказать предложение, даже в шутку. По примерным подсчетам, снаружи прошла всего пара дней, но заточение уже кажется вековым.
— Лучше бы пытки, — признается Влад после очередного прожитого дня.
— Ага, — поддерживаю его я. — Хоть повеселей бы было.
Влад перевел уже четверть написанных на стене надписей — в основном то предсмертные записки когда-то содержавшихся здесь ангелов, но попадаются и более свежие. Тюрьмы Велиара не используются уже давно — в основном предпочитают держать пленных поближе к Сатане, но мы нашли занятные записи, которым, самое большое, десяток лет. Выходит, до нас Король похищал других демонов. Интересно, где они сейчас?
— Понятно где, — реалистично смотрит на вещи Влад. — Казнены или замучены. Но нас почему-то не трогают.
Предположений у него несколько, и одно абсурдней другого. Но когда все темы для бесед исчерпаны, интересно послушать и теории Влада. Как по мне, он слишком превозносит демонов — те не так уж отличаются от людей, и вряд ли Велиар просто не хочет марать руки. Дело не в оскорбленной чести Короля, а в чем-то более приземленном.
— Слушай! — вдруг вскрикивает Влад, вызывая гулкое эхо в камере. — А Люцифер не накладывал на тебя никаких заклятий? Ну, типа слежки или вроде того? Вдруг найдут…
Я пожимаю плечами — кто же его, Сатану, поймет? И сколько раз мне нужно повторить, что я ничего не смыслю в магии, чтобы делать какие-нибудь выводы о поведении демонов во Дворце… Если бы им было что нужно, я бы не почувствовала ничего. Влад недолго размахивает возле меня руками, потом с сожалением отступает.
— Тогда я не знаю, — устало заявляет он, с расстроенной миной отходя в сторону.
Некоторое время мы опять молчим, я бездумно смотрю на стену, в миллионный раз перечитывая «Отче наш» на латыни. Чуть ниже — моление архангелу Михаилу. И кому понадобился экзорцизм в тюремной камере? Осмотрев выбитый текст чуть внимательней, я прихожу к мысли, что наш предшественник просто пытался сохранить рассудок, повторяя случайно вспомнившиеся тексты.
— Если ты такой маг, чего не освободишь нас? — в который раз спрашиваю я.
— Тут в кирпичи вбиты охранные руны, очень сильные. То, что я способен и с ними колдовать, дверь выдержит, зато отдачей может прибить нас, — я слышу один и тот же ответ, правда, сейчас он дополняется некоторыми подробностями. — А телепортацию я не осилю под давлением защиты.
От нечего делать Влад пытается объяснить, что ему нужно особое время (в идеале, полнолуние), магический круг и парочка гримуаров, большинство названий которых я пропускаю мимо ушей. Перечисление старых трудов выживших из ума магов никак не поможет.
— Все же магия бесполезна, — подвожу итог я.
— Как и твой меч, — подсказывает Влад.
С этим приходится согласиться. Мы еще некоторое время спорим о всякой ерунде, прекрасно осознавая, что с каждым днем ловушка словно захлопывается все сильней. Кирпичные стены приелись взгляду, в полумраке я вижу лучше любой кошки, но жизнь это не облегчает.
Потихоньку проходят все ушибы и ссадины, от кашля я тоже избавляюсь довольно быстро. Только вот царапины болят чуть ли не сильней с каждым днем, не думая заживать, они становятся ярче и ярче. Я прикрываю их рукавом, чтобы Влад не увидел.
Умереть от яда — такая перспектива не кажется ужасающей по сравнению с тем, что меня ждет, если я выживу. Конечно, есть способы и безболезненней, но я до последнего не хочу касаться искушающе блестящих кинжалов. Поэтому я молчу, нервно натягиваю рукав и готовлюсь к худшему.
Я еще могу шутить и зубоскалить, когда руку болезненно дергает. Прерывая дружескую перепалку с Владом, я прикусываю внутреннюю сторону щеки, аж до боли, до привкуса крови на языке, до темных пятен перед глазами. Не прекращая фальшиво улыбаться, я киваю, показываю мнимую заинтересованность в истории, которую рассказывает Влад. Там что-то про суккубов, инкубов и прочую их братию, но смысл слов не задерживается в мыслях — осыпается шелухой.
Это будто руками в ране ковыряют, больно так, вцепляясь когтями поглубже, словно надеясь парой рывков вытащить все сухожилия. Будто режут ножами, потом плюют на этикет и жадно вцепляются в плоть прямо зубами — неизменно стальными, зубами какого-то безумца, вбившего прямо в десны гвозди.
Только начало, напоминаю себе, чувствуя головокружение. Держись. Ты сильная. Была когда-то.
— Занятно, — подаю голос я, чтобы отвлечься. — Но, сдается мне…
Дальше следует долгая история, в которой причудливо и неожиданно сплетаются правда и вымысел, старые друзья и враги. Это помогает ненадолго забыться, сосредоточиться на чем-то, помимо боли.
Мыслями я все чаще возвращаюсь к Ишим — как она там, одна? Может, подумала, что я сбежала, обиделась наверняка. Или испугалась, ищет меня днями и ночами, не подозревая, что я так близко. Демоница храбрая, пусть маленькая и наивная, но даже она нас не найдет во владениях Велиара.
У нас всегда было слишком мало времени. Сейчас я пожертвую всем, лишь бы сказать Ишим пару слов. Но она даже не снится мне — я провожу ночи без сна, боясь заорать в голос, забывшись.
Стиснутые челюсти останутся основным воспоминанием о страшном заточении, байки Влада — всего лишь приятным дополнением, помогающим держаться. Сейчас я необычайно остро ощущаю его поддержку, хоть Влад и не знает, что творится у меня в душе. Помогает то, что он все же верит в меня и не боится назваться другом.
— Как ты вообще стал магом? — интересуюсь я между прочим. — Я когда уходила после смерти Агнешки, ты был обычным мальчишкой, а через пять лет — уже почти Высшим боевым…
Слова даются с трудом, но пока удается ровно выговаривать всю фразу, не вызывая подозрений.
— Да это же семейное, — пожимает плечами Влад. — Ну, родители мои были вполне нормальными, а вот бабка ворожила по-черному, к ней соседи лишний раз не подходили. Я, когда мальчишкой был, тоже боялся всего этого — трав там, заклинаний ее, а уж когда она жир некрещеного младенца доставала… Но потом приобщился.
— И что, много младенцев пострадало в ходе приобщения?
— Чтоб ты знала, этот ингредиент замечательно заменяется обычным маслом, — усмехается он. — Так что никого я не резал во славу древним богам. Правда, когда я в Инквизицию пошел…
Улыбнувшись, словно вспомнив какую-то забавную историю, он продолжает:
— Первое время бабка сильно доебывала: во снах являлась, выла про позор семьи. Это я потом сообразил вокруг кровати круг начертить, а недели две ходил злой, невыспавшийся, и все преступники сами сдавались, видимо, вообразив, что сделают с ними, если сам инквизитор так хуево выглядит.
— Весело, — выдыхаю я. На самом деле, мне далеко не весело, как легко можно догадаться по скрипу зубов. Я отчаянно пытаюсь выдать его за скрип кровати, ерзая на койке.
