— Маша… Любимая, сладкая.
Она открывает глаза так, будто и не спала вовсе, и обвивает мою шею руками.
— Всё, Машенька, я еду.
Она крепко стискивает меня, оторвать её невозможно.
— Я буду звонить, малыш. Каждый день. А на новогодние каникулы вы с Ваней приедете ко мне. Это уже скоро. Всего каких-то полтора месяца. А потом надо будет немножко подождать. Я перееду сюда и возьму вас с Ваней к себе.
9
На сегодняшний день, 25 декабря, в моём органайзере только одна запись:
15.0 °Cвадьба!
Так получилось, что на свою свадьбу я успеваю еле-еле: мой самолёт приземляется в 14.30, я возвращаюсь со съёмок нового клипа. Я не планирую никаких шумных празднований, кучи гостей, банкета, пьяных гуляний, но приглашён Платанас, а это значит, что на своей свадьбе я могу увидеть совершенно неожиданных людей: Платанас любит тусовки.
Так и оказывается. Всё начинается прямо у трапа самолёта: там меня встречает шумная компания с цветами, шариками и шампанским — разумеется, во главе с Платанасом. Вспышки профессиональных фотокамер выдают присутствие прессы. Я морщусь. Разумеется, это тоже дело рук Платанаса. А впрочем, плевать: пусть пишут.
Я залезаю в лимузин с Платанасом, а вся тусня с шариками утрамбовывается в три машины. Платанас сообщает мне программу свадьбы:
— Сейчас в загс, потом — ресторан, а в девять у вас рейс в Париж.
— Какой ещё Париж? — хмурюсь я.
— Да свадебное путешествие, — смеётся Платанас. — На две недели. Это мой свадебный подарок вам. Романтика! Сам бы поехал, да дела — никуда не денешься.
— Я ничего такого не планировала, — говорю я.
— Не волнуйся, всё согласовано с женихом, — отвечает Платанас. — Он одобрил такую программу.
— А почему со мной ничего не согласовали? Вы не подумали, что у меня могут быть совсем другие планы на этот Новый год?
— Что ещё за планы? — удивляется Платанас. — У тебя же свадьба, какие тут могут быть планы? Ты о чём вообще?
— Я обещала детям взять их к себе на Новый год, — говорю я. — Я и без того живу в вынужденной разлуке с ними, и поэтому упускать такую возможность увидеться и побыть с ними вместе я не хочу. Или сделаем так, что они полетят с нами, или, если это невозможно, мы никуда не летим. Или летим, но только числа до двадцать девятого, максимум — до тридцатого.
— Гм, дети — это святое, — задумчиво кивает Платанас. — Но, к сожалению, что-то менять уже поздно. Боюсь, дети с вами полететь не смогут.
— Ну, тогда это исключается.
— Ты скажи это своему без пяти минут мужу. Он уже настроен на двухнедельные каникулы в Париже.
— Ничего, я с ним поговорю. Мы это как-нибудь уладим.
Мы еле успеваем прибыть в загс к самой церемонии. Там нас встречает целая толпа гостей, невесть откуда взявшихся: Платанас постарался. Большинство из этих улыбающихся лиц я вижу впервые, но улыбаюсь им в ответ — а что поделаешь? Полуслепая от фотовспышек, я с трудом могу разглядеть Вадима — в сером костюме и белом галстуке, с бутоном в петлице, с идеально гладкой и сверкающей, как шар для боулинга, головой. Опережая события, он крепко целует меня в слепящем каскаде вспышек:
— Господи, ну наконец-то! Я уж думал, рейс задерживается, или ещё какая-нибудь накладка… Если бы всё сорвалось, я не знаю…
— К счастью, рейс не задержали, и всё прошло без накладок.
Кто-то дёргает меня внизу за полу моего белого свадебного жакета. Это Лиза в очаровательном голубом платье с оборочками и широким белым поясом, вся в золотых локонах, набрызганных лаком с блёстками.
— Вадик, а кто эта красивая девочка? Куда делась Лиза?
— Мама, это же я, — смеётся она.
Я приподнимаю её и кружу, и фотокамеры увековечивают наш поцелуй. Потом — марш Мендельсона и торжественно-прочувствованная речь сотрудницы загса:
— Дорогие Вадим и Натэлла! Сегодня — особенный день в вашей жизни…
И так далее, и так далее. Один такой особенный день уже был — в моей прошлой жизни, окончившейся на столе в операционной "Феникса", под мигание красных огоньков и гудение транслятора. Росписи, кольца, поцелуй — всё так, как и должно быть.
В Париж мы летим вместо двух недель только на три дня: к такому компромиссу мы с Вадимом приходим после пятиминутного разговора в ресторане. Но и эти три дня незабываемы: впечатлений и фотографий — море. Двадцать девятого мы уже дома, а утром тридцатого я выезжаю за Ваней и Машей. Вадим и Лиза остаются дома: их задача — подготовить достойную встречу Нового года.
Ваня расчищает дорожку к дому — сам, обычной лопатой. Я останавливаюсь, смотрю на него. Он, набрав на лопату снега, откидывает его в сторону, а потом замечает меня и сияет улыбкой.
— Ой, мама, привет!
Я целую его разрумянившиеся от работы на морозе щёки.
— Ванюшка, а что это ты по старинке снег убираешь?
— Да снегоуборщик сломался, — отвечает он. — Отец отвёз его в ремонт, а забрать всё никак не удосужится. Вот и приходится лопатой махать.
— Ну что, каникулы? — спрашиваю я.
— Ага, — радостно кивает он.
— Как насчёт того, чтобы провести их со мной?
— Да мы с Машкой уже готовы. У нас даже вещи собраны. Дома скукотища: Лариска в роддоме, отец всё время или на работе, или у неё.
— Она уже рожает?
— Нет, но скоро должна.
— А сейчас он тоже у неё?
— Да, два часа назад уехал. Слушай, мам, забери нас прямо сейчас, а?
Я смотрю на часы: сейчас 15.20, а билеты, которые я заказала, на 17.45.
— Сейчас ещё рановато, Ваня. Вот через часик можно будет выезжать, а пока подождём папу. Если он не приедет минут через тридцать, придётся ему звонить.
Что-то подсказывает мне поднять глаза вверх и посмотреть на окно детской. Маша там — прильнула к стеклу. Я посылаю ей воздушный поцелуй и машу рукой, она машет в ответ и исчезает из окна. Едва переступив порог, я слышу стремительный топот бегущих по ступенькам ног и спешу навстречу. Она скачет резвой козочкой вниз по лестнице:
— Мама!
Я уже раскрываю ей объятия, когда у неё подворачивается нога.
Наверное, ни один футбольный вратарь не мог бы похвастаться такой реакцией, с какой я бросилась вперёд, чтобы подхватить падающую Машу. Её короткий пронзительный вскрик слился с моим криком:
— Маша!
Мы сидим на ступеньке. У меня бешено колотится сердце, а Маша трёт ушибленное колено. Я тоже что-то ушибла — кажется, локоть и голень, но сейчас мне всё равно. Я ощупываю и осматриваю Машу.
— Господи, родная, ты цела? Нигде не болит?
— Только колено…
Ваня стоит в дверях с круглыми от испуга и удивления глазами.
— Ни фига себе, мам… Ты могла бы стать классным голкипером!
