– Поможешь, говоришь? – голосила старуха, заламывая руки. – Да никого мы не найдем! Мне самой придется делать все! Ты только посмотри – мать Фуксии перевалила на меня все заботы. У нее маленький сын, а она забыла, когда держала его в последний раз на руках.
– Ну, так что, – примирительно сказала Кида. – Зато ребенок-то все равно не страдает от этого.
Молодая женщина опустила малыша в кроватку, застланную голубым атласным одеяльцем. Юный Титус Гроун заворковал, а потом с чувством принялся сосать свой кулак.
Нянька тут же схватила кормилицу за руку:
– Но ты так и не сказала мне – почему ты собралась уходить? Что случилось? Ты никогда ничего не рассказываешь мне – ну и ладно, я не хочу лезть тебе в душу. Но ведь теперь все не так – твой уход очень важен. Что не так, что не нравится тебе? Неужели и ты думаешь, что я выжила из ума настолько, что мне нельзя ничего поведать?
– Почему же, я как раз могу объяснить причину, по которой я должна уйти, – пожала плечами молодая женщина, – но только вы присядьте и выслушайте меня спокойно!
Нянька, как подкошенная, опустилась в кресло и выжидательно уставилась на Киду.
Кормилица заговорила – хотя была уверена, что говорит, по сути, с собой, потому что ее все равно не поймут. Тем не менее она в какой-то степени облегчит душу – поделится своими переживаниями и будет считать, что объяснила причину ухода.
– Когда я впервые переступила порог замка вместе с вами в тот день, – тихо говорила Кида, – у меня на душе было неспокойно. Я и сейчас чувствую себя несчастной – потому что настоящей любви у меня так и не было. Знаете, няня, почему я пошла с вами? Потому что мне хотелось убежища. Прошлое мое было мрачным, будущее тоже не слишком радужным. О настоящем я и говорить не хочу – муж умер, сын тоже… Хотелось хоть на минуту ощутить над головой надежную крышу.
Некоторое время женщина молчала, а потом продолжила:
– У нас, в предместье, два человека любили меня. Они… они действительно меня любили… Случилось так, что муж мой умер. Он всю жизнь мечтал обрести свободу. Чтоб получить свободу, нужно много работать – он потому и умер на рабочем месте. Я помню – в то время он как раз вырезал дриаду… Мне нравилось смотреть, как он снимает стружки с куска дерева. Мне казалось, что стружки – это листья, в которых спряталась дриада, и что муж срывает по одному листочку, и что в конце концов он заставит-таки лесную девушку показаться. В тот вечер, когда муж умер, он успел вытесать только голову дриады и желудь, который она держала в зубах. Дриада так и не показалась из своего убежища…
Мужа похоронили на старом кладбище – оно большое, там еще много места. Как сейчас помню – пришли те самые два бородатых человека, которые до сих пор влюблены в меня, завернули тело мужа в кусок рядна и отнесли его на кладбище. Могила была уже готова – неглубокая. Помню, как со стен могилы осыпался на дно песок… На похороны пришло несколько десятков человек… тело быстро закидали песком. Появился еще один могильный холмик – его невозможно отличить от других. Все ушли с кладбища – только вот надолго ли? Знаете, няня, как странно получается – когда хоронили мужа, я вообще не могла думать про него. Потом долго думала – почему так? В самом деле… Только позже поняла – потому что не хотела думать о смерти! Только о жизни. Все казалось сном. Я чувствовала, что двое мужчин смотрят на меня. Я чувствовала на себе их взгляды, но не могла поднять глаз. Они смотрели на меня, и я знала, что еще молода, что у меня еще впереди целая жизнь. Они тоже молодые мужчины, на их лицах пока нет отпечатка лишений и горестей, как у других людей в предместье. Впрочем, пока был жив муж, я просто не замечала этих мужчин. Один потом принес мне букет белых цветов из Дремучего леса. А я даже не посмотрела на них…
Впрочем, когда все это было? Такое ощущение, что в какой-то другой жизни… Теперь все изменилось. Ни мужа, ни сына, те двое мужчин, что любили меня, возненавидели друг друга. Няня, когда вы пришли искать кормилицу мальчику, я чувствовала, что меня словно раздирают на части. Чтобы не усиливать ненависть тех двоих друг к другу, я решила уйти в замок. Мне не хотелось, чтобы из-за меня один убил другого.
Кида замолчала и подкрутила пальцем завиток волос, падавший на лоб. Она даже не посмотрела в сторону госпожи Слэгг, которая понимающе кивала.
– Где они теперь? – наконец нарушила молчание кормилица. – Я не знаю. Они снились мне много раз. Сколько раз я, просыпаясь, кричала в подушку: «Рантель! Брейгон!» Одного я видела за резьбой новых скульптур, второй в роще подбирал подходящее для работы сухое дерево. Впрочем, я пока что не испытываю настоящей любви ни к одному из них. Говорят, что любовь – это море, в котором тонешь. Я пока что не утонула. Но мне хочется быть возле этих людей, хочется видеть в их глазах жажду страсти. Когда я смотрела, как засыпают могилу мужа, меня охватила тоска. Но сейчас я чувствую, что эта смертная тоска прошла. Я просто устала. Неприятно, когда у тебя в душе пустота. Я вчера смотрела на себя в зеркало – пока что мое лицо не увяло, но кто знает, как скоро его покроют морщины? Я…
Кида вытерла выступившие на глазах слезы и прошептала:
– Я должна любить кого-то!
Застыдившись, должно быть, прилива чувств, молодая женщина быстро вскочила на ноги и склонилась над кроватью Титуса. После чего, повернувшись к няньке, она обнаружила, что госпожа Слэгг дремлет. Кида подошла к окну и посмотрела вниз. Солнце уже начало клониться к закату – последние яркие лучи щедро золотили листики плюща, в котором возились и щебетали птицы. Где-то внизу чей-то резкий голос отчитывал нерадивого слугу. Звуки, ставшие привычными, даже домашними за время, которое она успела провести в замке. Вцепившись пальцами в край подоконника, молодая женщина смотрела вдаль – там, в нищете и беспросветных мытарствах, в пыли и грязи, раскинулось предместье. Там прошло ее детство, юность, туда она и должна вернуться. Вернуться, чтобы жить, жить!
Осень как-то незаметно вступила в свои права. В бесконечных комнатах и коридорах Горменгаста стало еще сумрачнее, неприютнее.
Исполинский замок, выстроенный из посеревшего от непогоды камня, высился среди утренних туманов несокрушимой горой. Но, глядя на этот серый камень, люди только сильнее начинали думать об осени, когда природа замирает, чтобы накопить силы для нового расцвета.
Деревья, ровными рядами выстроившиеся у стен и возле замка, покрылись золотом и багрянцем, но потом стали терять свои расцвеченные наряды. Ветер, завывая, швырял сухую листву в лица немногих желающих выйти на улицу. Серые свинцовые тучи непривычно низко плыли в холодном небе, то и дело осыпая Горменгаст дождями.
