Фуксия тут же скинула ботиночки – даже не потрудившись развязать шнурки. Перед уходом нянька успела подбросить в камин дров, и теперь огонь разгорелся сильнее. Сняв платье, девочка принялась вытирать им мокрые волосы. Затем, пододвинув к камину кресло, завернулась в одеяло и плюхнулась в него. Прищурив глаза, Фуксия с наслаждением откинулась на теплую кожаную спинку.
Когда нянька вернулась с подносом, уставленным вареными яйцами, чашечками с вареньем и медом, чайниками и стаканами, она обнаружила, что ее подопечная спит.
Осторожно поставив поднос на стол, старуха тихо прикрыла дверь и вышла в коридор – чтобы появиться через минуту с Титусом на руках. Облаченный в белые с кружевами распашонки и упакованный в белое же одеяльце, мальчик безмятежно спал. За два месяца жизни малыш сумел отрастить на голове прядку волосиков – таких же темных, как у сестры.
Нянька, продолжая держать младенца, уселась в свободное кресло и задумалась: разбудить и Фуксию сейчас или дать ей выспаться. «Лепешки и чай остынут, – шепотом разговаривала старуха сама с собой, – а потом носись. Разогревай их. Впрочем, ребенок устал…» Но разрешить дилемму госпоже Слэгг так и не пришлось – в дверь кто-то осторожно, но настойчиво постучал. От неожиданности нянька еще крепче прижала к себе малыша, а Фуксия тут же проснулась.
– Кто там? – обеспокоенно спросила госпожа Слэгг.
– Я, Флей! – послышался с той стороны голос камердинера лорда Сепулкрейва. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель проснулось узкое костистое лицо главного слуги замка.
– Чего тебе? – неприветливо поинтересовалась нянька. – Что случилось?
Фуксия с любопытством уставилась на гостя – она знала, что просто так Флей ни за что не пришел бы сюда. Если уж пожаловал – то по серьезной причине.
– Флей, что ты там стоишь? – не выдержала девочка.
– Но ведь вы не пригласили меня войти! – удивился камердинер, делая, тем не менее, робкий шаг вперед. Войдя, Флей оценивающе посмотрел на Фуксию, на няньку, окинул взглядом принесенный нянькой поднос со снедью и интерьер комнаты. Поймав на себе выжидательный взгляд хозяйки комнаты, лакей стеснительно почесал в затылке.
– Сударыня, известие от его сиятельства, – наконец сообщил Флей, снова косясь на поднос с едой.
– Он что, хочет меня видеть? – бросила с удивлением девочка.
– Его сиятельство, лорда Титуса, – пояснил старик, глядя теперь в камин.
– Что, он хочет видеть мальчика? – встрепенулась госпожа Слэгг.
Флей сонно кивнул:
– Да, специально вызвал меня, чтобы объявить свою волю.
– Ты слышишь, его сиятельство желают посмотреть на сына! – восторженно прошептала нянька Фуксии. Однако девочка восприняла известие равнодушно – резкая антипатия к брату давно перегорела в ее душе, и теперь она не испытывала к Титусу совершенно никаких чувств, словно его вообще не было на свете.
– Что ж тут странного? – удивился Флей. – В общем, его сиятельство распорядилось принести в девять часов ребенка в библиотеку.
– Но как же так, ведь в это время ребенок уже должен спать! – вскричала негодующе старуха, еще крепче прижимая к себе младенца.
Фуксия равнодушно смотрела на поднос, мысленно считая сложенные стопкой пшеничные лепешки.
– Послушай, Флей, – обратилась девочка к лакею, – не хочешь ли скушать чего-нибудь?
Вместо ответа камердинер вытащил из кармана огромные часы и, отколупнув ногтем крышку, посмотрел на циферблат. Узнав время, он живо возвратил часы в карман и уселся на давно облюбованный стул. Флей был вышколенным слугой – он давно бы сел, но не мог сделать этого без приглашения юной леди. Как только Фуксия предложила ему поесть, камердинер истолковал приглашение и как предложение присесть. Ведь стоя, кажется, не едят?
Нянька проворно соскочила с кресла и, положив младенца на большую подушку, стала наливать гостю чаю. Камердинер принял чашку, бормоча слова благодарности. Госпожа Слэгг налила чаю Фуксии и себе. Некоторое время все трое сидели молча, прихлебывая чай и глядя в огонь. Каждый думал о своем. Пламя как раз разгорелось вовсю – по стенам комнаты метались багровые блики, за окном уже начало смеркаться, и сидеть здесь было уютно. Флей вдруг подумал, что ему не хочется выходить из помещения – сегодня у него был очень хлопотный день.
Но служба есть служба – камердинер, аккуратно поставив пустую чашку на поднос, вновь извлек на свет свои громоздкие часы. Все, его время вышло. Как только старик вскочил на ноги, он задел обшлагом рукава белую фарфоровую тарелку. Дробный звон прощавшейся с жизнью посудины огласил комнату. Флей испуганно крякнул – он вообще был бережливым человеком и ему стало жаль разбитой тарелки. Нянька же первым делом посмотрела на ребенка – Титус заворочался и открыл было рот – явно с целью разразиться плачем – но потом, видимо, передумал. А Фуксия вообще не обратила на случившееся никакого внимания.
Тем не менее кое-что девочка все-таки подметила – она видела, как побледнел камердинер, видя белые черепки на полу. Это было странно, хотя бы потому, что она с детства привыкла видеть Флея невозмутимым. Но, выходит, у него нервы тоже не скручены из железной проволоки. Она попыталась заглянуть ему в глаза, но тот поспешно уставился в землю.
– Флей, что ты отворачиваешься? И почему дрожишь? – не удержалась девочка.
Но старик уже успел прийти в себя и, натянув на лицо бесстрастную маску, взглянул на юную госпожу:
– Поздно уже, сударыня моя. А меня, как назло, бессонница мучает. Что поделаешь – годы, годы! – И хрипло рассмеялся, радуясь в душе, что ловко вышел из неприятной ситуации.
После чего, подойдя к двери, Флей осторожно повернул ручку и высунул голову в коридор – там никого не было. Вздохнув с облегчением, камердинер вышел из комнаты Фуксии.
– Что нужно твоему батюшке от Титуса в девять часов? – озабоченно спросила девочку нянька. – Что ему нужно? Просто ума не приложу!
Но Фуксия, утомленная перипетиями минувшего дня и разогретая блаженным теплом, уже спала, положив голову на высокую спинку кресла.
Библиотека Горменгаста помещалась в восточном крыле, что тянулось узким длинным выступом, нарушая геометрическую точность планировки замка. Впрочем, о какой-либо архитектурной точности и планировке тут можно было говорить только условно – каждый из последующих владельцев Горменгаста считал нужным оставить память о себе в виде какой-нибудь пристройки или дополнения к уже существовавшему комплексу зданий. Именно к восточному крылу примыкала и Кремневая башня – самая высокая и внушительная из всех башен замка.
