— Добрый мой муж! Может, последний разговор у нас, может, погибну родами, а может, это женские страхи, только хочу тебе сказать на всякий случай. Спасибо, что спас, видно, судьба у меня такая, рука не выздоровела, из-за неё на крыло не стала, улететь не смогла. Живу вот в доме. А он для меня все одно как клетка: пусть в сытости, но не на свободе. Не всем женщинам хватает покоя и сытости, некоторым нужно крылья расправить. Да и не совсем я женщина. Птицедева я с далекого острова. Поранил крыло мое Чернобог злой, но ты спас меня, приголубил, любовью своей отогрел. Теплом души своей поделился. Вот живу теперь со сломанным крылом. Только поцелуи твои лишили меня волшебной силы. Нет больше птицедевы, есть жена твоя. Дочка у нас родится вскорости. Тело у неё будет человеческое, а душа птичья, вольная. Когда время придет, крылья появятся. И будет она пуще всего свободу любить. Будет сущность её неизъяснённая в дальние края звать. Не запирай её в доме, учи всему, что сам знаешь — как в лесу обитать, как в дороге выжить. Путь ей на роду написан, лишь на воле сможет она выжить и не погибнуть, как я. А чтобы легче ей было в путях, научи ходить по звериным тропам. Если сможет найти она тот остров, откуда я родом, там всё сама узнает, полегчает ей, а так будет маяться и рваться, биться о прутья, не зная, что душу гнетет. Там на острове сестры мои живут, они ей всё расскажут и научат.
Тут роды начались, и родилась девочка, а сама жена-красавица померла. Очень горевал егерь, всё себя винил. Только на дочку глядючи улыбаться начинал. И сделал так, как жена его просила. Вот только после смерти его неизвестно куда девочка делась, пропала, как и не было.
Хи и Сказитель сидели возле кровати, от рассказа, очень, вероятно, важного, я так устала, что закрыла глаза. Руки трясутся от слабости. Провалиться бы в сон, только без сновидений, а то в них так страшно. Последнее время всё время вижу Морану, стоит она на белой пустоши, не в своём красивом лазоревом платье, а в белой тунике, и зовёт меня, и руки протягивает. Приходи ко мне, Ловелия, ты замёрзла, я согрею тебя, тебе без меня холодно, плохо, зачем тебе жизнь, если в ней нет смысла. Смысл — он важный, а я тебе его верну. Я тебя положу на мою пуховую снежную перину и укрою своим пуховым снежным одеялом, ты выспишься. Тут нет боли, нет расстройства.
Но я почему-то не верю, хотя так и хочется шагнуть ей навстречу.
Опять брежу. Внутри всё колотится, и тоска хуже голодного волка съедает внутренности.
— Хи, дай руку, мне страшно. Она опять придет и заберет меня.
— Кто, Лотта? — он притянул меня к себе. — Не бойся, маленькая.
— Морана, она мне снится теперь часто и зовёт. А я не хочу, боюсь. Но она сильно зовет, уговаривает.
— Не поддавайся ей, Лотта, она хитрая. Давай поговорим про то, что рассказывал Любим — про Алконост, Гамаюн, про птицедев. У тебя от его рассказа что-то в душе шевельнулось.
— Кажется, да. Когда про птицу Гамаюн рассказывал, мне подумалось, что это, скорее всего, она мне снилась, а когда сказку рассказывал, так как будто про меня это было. Только я очень устала, и мысли путаются. Когда ты или Ветер рядом, мне легче, а так вообще жить не хочется.
Сказитель поднялся со стула.
— Лотта, я пошёл. Послушай человека, который много видел и много пережил. Бывает, что не хочется жить, но это не значит, что хочется не жить. Противься Моране и держись за Карена и Лаки, ты для них дорога. А это много, думай о них. Мы что-нибудь придумаем.
— Да, рядом с Хи теплее, он крепко держит меня, и когда он рядом, Морана не приходит.
Глаза закрываются, устала.
Карен. Встреча с птицей Гамаюн
Лотта уснула, вернее, опять провалилась не в сон, а в какое-то беспамятство. Пойду ещё поговорю со Сказителем.
И я направился в гостиную.
За окном темно, хмуро, день совсем короткий стал, солнца давно не видно. Настроение никакое.
— Любим, что скажешь? Твое мнение.
— Ты про птиц или про Лотту?
— Да про всех
— Про птиц — думаю, что приснилась Лотте, вероятнее всего, Гамаюн, она не так зависима от богов, как другие, может и самостоятельно действовать. Сирин и Алконост обычно как глашатаи богов появляются, а Гамаюн — загадочная особа. Вот только не слышал, чтобы она плакала. Птица, предвещающая счастье, плачет? Странно.
— Да и мне удивительно. Ветер утром прилетит, подумаем.
— Не хочу тебя огорчать тебя, Карен, но вопрос с Лоттой нужно решать быстрее. Ты видишь, она угасает. Знала Морана, как и перед Живой чистой остаться, и от Лотты избавиться. Не убивала, мол, она Лотту, живой друзьям вернула, а дома девушка заболела и не стало её. Умерла — так умерла. Забрала она у Лотты смысл жизни, так другие без него прекрасно живут, сам знаешь. Знала она, что та пустота, что у девочки внутри образовалась, душу выпьет. Спешить надо. Интересно, а как добраться без Лотты к Дереву Мироздания? Может, птица там Вас ждать будет, не просто же так она ей приснилась.
— Думаю, не просто так. На Ветра вся надежда теперь.
Я сидел задумавшись. Но в голову ничего путевого не приходило. Сказитель стал что-то быстро строчить у себя в тетради.
— Любим, что ты пишешь?
— Сказку пишу, жизнь пишу.
— Как это — и сказку, и жизнь?
— Просто начинаешь сказку писать, а она в жизнь превращается, герои сами на написанное влияют. Придумаешь одно, а через страницу персонажи настойчиво требуют, чтобы изменили их судьбу, диктуют мне, как им жить. Слова появляются и сами на бумагу ложатся, будто они живые. Интересно. Сказка свою жизнь приобрела, я только записывать успеваю.
— А о чем сказка-то, всё хочу узнать?
— Все сказки о любви, о подвигах, о дружбе, о коварстве — закон жанра. Не могу сейчас рассказать, говорю — герои сами свои истории пишут.
— Надеюсь, сказка хорошо закончится?
— А ты как думаешь? Вот для Предназначенной и Собирателя грехов она на кульминации.
— Так ты что, про нас сказку пишешь?
— Увидишь. Вон смотри — наши счастливцы появились.
Действительно, в гостиную входила Есения, а следом — как почувствовал, что она вышла из комнаты, появился Себастьян. Они никого не замечали вокруг, смотрели только друг на друга так, что нам с Любимом хотелось испариться, чтобы не подглядывать за чужим счастьем. Мы пересели в самый дальний угол гостиной.
— Я пришла немного порисовать, в моей комнате мало света, — будто оправдываясь, проговорила девушка,
— А я пришел увидеть тебя. Хотел пригласить погулять.
Они стояли и смотрели друг на друга так, как будто вокруг них никого не была.
