class="p1">– Это не мужество, а трусость! – убежденно повторил Салава. – Чтобы стать независимым, чтобы отколоться от целого, нужно априори принадлежать этому целому. Или ты будешь бунтовать против правительства Земли, находясь на Марсе? От чего могут отрываться эти твои «бунтари»? От общества? А кто они для общества? Да никто, обществу на них срать, оно их даже не замечает! Они, как все – окончили школу, потом университет-институт, да хоть хмызню, и теперь вкалывают, чтобы выжить. Пусть даже у них есть машина, квартира, шуба норковая, вся хуйня. Пусть они летают на Мальдивы круглый год. Они все равно не живут. Знаешь почему?
– Потому что машину они заводят только когда нужно доехать до магазина, до которого и пешком дойти можно, – неожиданно для самого себя сказал Карн. – А на улицу выходят только прогуляться возле дома, и думают, что если попили пивка в ближайших кустах, значит, отлично выбрались на природу.
– Именно, сынок! – Салава посмотрел на Карна по-отечески. Так на него иногда смотрит Эрра. Кстати, есть у них что-то общее, несмотря на то, что Салава… а ведь все равно не ясно, кто он такой! – Да никто из них и двух дней в лесу не протянет. Хотя у некоторых, наверное, даже есть палатки и саперные лопаты. Но они не умеют ими пользоваться, точнее – думают, что умеют, и это гораздо хуже.
– Мудрец ищет истину… – начал Карн.
– Вот-вот, – покивал Салава. Сигарета у него опять погасла. – И знаешь, я подозреваю, никто из них не обжирался фастфуда, не набухивался в откровенное говно, становясь звездой Ютуба. Никто из них не пялил малолетних шалав и не закидывался метом. Никто из них не жил! Максимум, кому-то повезло увидеть жизнь в общаге. Или тем, кто рос в глухом жопосранске, где до сих пор волчьи законы. Да только эти времена давно прошли. Кто-то в студенческие годы занимался карате и уверен, что при случае налупит доебавшегося хулигана. Да хера там! Ебнут бутылкой в затылок и все твои черные пояса внезапно выплывают через штанину, знакомо пованивая. Потому что все – в прошлом. Как водится – дерзком и героическом!
– Ну ты, конечно, сильно утрируешь… – протянул Карн, пребывая в весьма необычном состоянии, которое он назвал бы сонно-просветленной задумчивостью.
– Само собой, утрирую! – вновь взорвался Салава. – Как утрирует Библия, как утрируют голливудские блокбастеры и литнетовские – да не буду я проклят – бестселлеры! Потому что люди с недавних пор разучились понимать нормальную связную речь. Они привыкли к жи-ши через «ы» и параду штампованных Мэри Сью.
– Ну нравы такие, – икнул Карн и они решили вернуться в купе. Там опрокинули еще по шоту, в этот раз – чистый ром, без колы. И Салава продолжил. А Карн, периодически кивая и даже вставляя какие-то замечания, думал о том, что все это так по-человечески. Так естественно. Так жизненно! А ведь надвигается битва. Возможно – последняя битва. Это если Древние Боги проиграют. А если победят, то, кто знает, может, Иные – не единственные. И будут еще битвы. Всегда ведь были? И многие называли последними…
– Вот был у меня один знакомый, – вещал тем временем Салава. – Ну, как был. Просто давно не общались. Так вот спортсмен он, родом – из ниоткуда. Из такой же жопы, как твоя.
– И даже не обидно, – хмыкнул Карн, пододвигая шот, чтобы Салаве было удобнее наливать. «А он знает, откуда я родом? – пронеслась в пьяной голове шальная мысль. – Да не, просто к слову так сказал!»
– И даже правильно, – улыбнулся попутчик. Они выпили и Салава продолжил. – Если вкратце, то в результате многолетней упорной работы над собой парень стал четырехкратным Олимпийским чемпионом по вольной борьбе. Смешно сказать, без всякой фармы. Думаешь, нереально?
– Думаю, нереально, – кивнул Карн. – Вряд ли меня можно назвать специалистом в области спортивной фармало… форлоко… тьфу, бля! Короче, я не то, чтобы спец по химии, но знаю, что на определенном этапе прогресс останавливается, ограничиваясь физиологией и объективными возможностями конкр… конкретного организма. Начинают сыпаться суставы и связки. Рвутся мышцы. Конечно, тут еще играют роль врожденные…
– Я тебя понял, дружище, – мягко перебил Салава. – Но знаешь, упорный труд – это то, что позволяет человеку преодолеть даже талант и генетическую предрасположенность. Я ведь не сказал, что мой товарищ сумел при своих достижениях сохранить отменное здоровье! Да и не это важно. После того, как он достиг пика своей карьеры, добившись буквально всего, чего хотел, он ушел из спорта. И из общества он тоже ушел. Уехал в тибетский монастырь. Ему и тридцати не было. В крайнем письме, которое я получил от него из Самье, он рассказывал, как трое суток лазал по горам в поисках древнего святилища. Думал, помрет!
– Как я понимаю, не помер? – хмыкнул Карн. – Хочешь сказать, что он сорвался в Тибет просто так? Безо всяких причин?
– Нет, не просто так, – Салава мотнул головой. – Он многое знал. Его интересовала эзотерика, но парень все никак не мог найти собственный путь. Хотя его отец был инициирован в элевсинские мистерий, и даже пытался чему-то учить сына, но ушел слишком рано. Так было нужно. Друг мой, кстати, так и не узнал, кем на самом деле был его батя.
– А ты знал, но не сказал, – констатировал Карн. – Почему?
– Потому что это повлияло бы на его выбор, – без запинки ответил Салава. – Отец уступил бы ему, ведь он отец, и обучил бы парня продвинутым практикам. Но тогда мой друг не достиг бы того, чего достиг.
– Чемпионства? – уточнил Карн. – Но кто сказал, что это было именно то, чего он на самом деле хотел?
– Никто не сказал, – согласился Салава. – Но кто я такой, чтобы решать за человека, чего он хочет? Повторяю – это его выбор. Кроме того, я не имел права раскрывать тайну отца – если он решил ничего не говорить сыну, уверен, у него были на то причины.
– Знаешь, на самом деле, это не ново, – Карн потянулся за шотом, который в мгновение ока наполнился темно-коричневой жидкостью. – Я не раз читал о бизнесменах, которые, заработав миллионы, внезапно бросали свое дело и уезжали куда-нибудь в деревню.
