Через несколько минут в комнату вошел стройный мужчина среднего роста, за ним последовал Кенжи. Между ними чувствовалось сходство: тот же бегающий взгляд, делающий их незаметными. Кожа незнакомца была темней, приближаясь по цвету к моей. Его волосы оставались черны, хотя мужчине и было уже около сорока лет.
Пару секунд он стоял и смотрел на меня, потом подошел и опустился рядом на колени, а Кенжи, впервые за наше с ним знакомство, взял мои кисти и повернул ладонями вверх.
— Почему он связан? — спросил незнакомец. Его голос был ничем не примечателен, хотя интонация выдавала в мужчине северянина.
— Он пытается сбежать, учитель, — ответила девушка. — Сейчас он утихомирился, но ранее показал дикую прыть.
— Почему ты хочешь сбежать? — спросил он меня. — Ты наконец там, где должен находиться по происхождению.
— Я не должен быть здесь, — ответил я. — Еще до того, как я впервые услышал о Племени, я дал присягу господину Отори. Я законно принят в клан Отори.
— Ух! — вздохнул он. — Я слышал, что господа Отори зовут тебя Такео. А как твое настоящее имя?
Я молчал.
— Он вырос среди Потаенных, — тихо сказал Кенжи. — Имя, которое ему дали при рождении, Томасу.
Кикута зашипел сквозь зубы.
— Такое имя лучше забыть, — сказал он. — Пока пойдет и Такео, хотя Племя им никогда не пользовалось. Ты знаешь, кто я?
— Нет, — ответил я, хотя и догадывался.
— Нет, учитель, — не удержался юный стражник. Кикута улыбнулся.
— Ты не учил его манерам, Кенжи?
— Вежливость для тех, кто ее заслуживает, — сказал я.
— Ты скоро убедишься, чего я заслуживаю. Я глава твоей семьи, Кикута Котаро, двоюродный брат твоего отца.
— Я никогда не знал отца и не носил его имени.
— Однако многие черты изобличают в тебе Кикуту: острота слуха, артистичность, да и все другие таланты переданы тебе с лихвой, как и линия на ладони. Это ты не можешь отрицать.
Издалека послышался легкий шум — стук в дверь магазина внизу. Человек вошел и завел разговор о вине. Голова Кикуты тоже повернулась. Я почувствовал, что начинаю признавать его.
— Вы все слышите? — спросил я.
— Не так много, как ты, но почти все. С годами умения сглаживаются.
— Когда я был в Тераяме, один молодой человек, монах, сказал «как собака». — Язвительность вкралась в мой голос. — «Полезное свойство для твоих хозяев», сказал он мне. Вы поэтому украли меня? Чтобы пользоваться мной?
— Речь идет не о пользе, — ответил он. — А о рождении членом Племени. Ты принадлежишь ему. Ты бы принадлежал ему, даже не обладая никакими талантами. Но если б ты был самым одаренным в мире человеком, но в тебе не текла бы кровь Племени, мы бы никогда тобой не заинтересовались, и ты бы не смог стать одним из нас. Так оно есть: твой отец Кикута — ты Кикута.
— У меня нет права выбора?
Он снова улыбнулся.
— Такое не выбирают, как и остроту слуха.
Этот человек действовал на меня успокаивающе.
Я раньше не встречал никого, кто знал бы, что такое быть Кикутой. И ощутил, насколько это притягательно.
— Предположим, я признаю свое происхождение. Что меня ждет?
— Мы найдем тебе безопасное место в другом феоде, вдалеке от клана Тоган, и ты закончишь обучение.
— А я больше не хочу ни учиться, ни тренироваться. Мне хватило учителей!
— В Хаги отправили Муто Кенжи ввиду его давней дружбы с господином Шигеру. Он многому тебя обучил, но Кикуту должен воспитывать Кикута.
Я более не слушал его.
Давняя дружба? Он обманул и предал его!
Голос Кикуты стал тише:
— Твои навыки достаточно хорошо отточены, Такео, и никто не сомневается в твоей храбрости и сердечности. Главная проблема — в твоей голове. Тебе нужно научиться контролировать свои чувства.
— Чтобы предавать друзей с такой же легкостью, как Муто Кенжи?
Мимолетное спокойствие прошло. Я вновь почувствовал подступившую к горлу ярость. Хотелось полностью ей отдаться, потому что только она могла заглушить мой стыд. Юноша и девушка сделали шаг вперед, приготовившись удержать меня, но Кикута жестом велел им отступить. Он сам схватил мои связанные руки и крепко их сжал.
— Посмотри на меня, — сказал он.
Сам того не желая, я взглянул ему в глаза. Я тонул в вихре своих чувств, и лишь его глаза не давали мне пойти на дно. Постепенно гнев спал, его сменила непреодолимая усталость. Я не мог бороться со сном, накатывавшим на меня, как облака на горы. Кикута держал мой взгляд, пока мои глаза не закрылись и меня не проглотил туман.
Проснулся я следующим днем, солнце косо освещало комнату, соседнюю с моей каморкой, отбрасывая на меня тусклый оранжевый свет. Не верилось, что уже опять послеобеденное время: я проспал ночь и почти целый день. Девушка сидела на полу, поодаль от меня. Я догадался, что только что закрылась дверь, которая меня и разбудила. Мне сменили охрану.
— Как тебя зовут? — спросил я хрипло и почувствовал боль в горле.
— Юки.
— А его?
— Акио.
Значит, его я ранил.
— Что со мной сделал тот Кикута?
— Учитель? Он просто усыпил тебя. Это умеет любой Кикута.
Я вспомнил собак в Хаги. Кикута может сделать…
— Который час? — спросил я.
— Первая половина Петуха.
— Какие новости?
— О господине Отори? Никаких. — Она подошла чуть ближе и прошептала: — Хочешь, я отнесу ему послание?
Я уставился на нее.
— Ты это можешь?
— Я работаю горничной в доме, где его поселили, как и в Ямагате. — Она многозначительно посмотрела на меня. — Я могу попытаться поговорить с ним сегодня вечером или завтра утром.
— Передай ему, что я пропал не по своей воле. Попроси его простить меня… — Мне хотелось выразить намного больше. Я замолчал. — Зачем ты это делаешь для меня?
Она покачала головой, улыбнулась и дала знак, что нам нельзя говорить. В комнату вернулся Акио. У него была перевязана рука, и он отнесся ко мне холодно.
Потом они развязали мне ноги и отвели в ванну, там раздели и помогли залезть в горячую воду. Я двигался как калека, каждый мускул тела невыносимо болел.
— Такое случается, когда бесишься от ярости, — пояснила Юки. — Ты и не представляешь, какую боль можно причинить себе своей силой.
— Поэтому нужно учиться самообладанию, — добавил Акио. — В противном случае ты опасен для себя и для других.
Когда они привели меня обратно в комнату, он сказал:
— Своим непослушанием ты нарушил все правила Племени. Пусть это будет тебе наказанием.
Я понял, что он не просто обиделся за ранение: я не нравился ему, он испытывал ревность. Мне было все равно. Голова раскалывалась, хоть гнев и покинул ее, опустевшее место заполнилось печалью.
