Они шли еле-еле, нога за ногу, вслед за неслышно плывущим над сухой землей флюгерским креслом. Говорить было не о чем, простирающаяся вокруг пустынная местность к восторгам не располагала; у каждого были свои невеселые мысли. Виша шла рядом с альх-Хазредом, держа его за руку; на спинке кресла дремала сова. Девушка смотрела себе под ноги, наблюдая, как покрываются ее сапоги красноватой пылью, как сменяется сухая глинистая почва каменистой россыпью, хрустящей под каблуками. Изредка она поднимала глаза к небу, смаргивала слезы, и снова опускала лицо. Примерно через два часа альх-Хазред перестал сжимать пальцами ее ладонь. Почувствовав, как расслабилась рука флюгера, Виша вздрогнула и заморгала еще сильней.
— Ничего… пока дышу… — альх-Хазред говорил тихо, но страха в его голосе не было.
Прошло немногим более получаса, и Виша почувствовала что-то странное в воздухе, будто кто-то уронил неподалеку корзину, полную пряностей — но давным-давно, еще на заре времен, когда Ирем только-только обзавелся первой тысячей колонн. Сладкое розовое масло и кошачья мята… запах перекаленного масла и чеснока… мед и орехи… Виша тряхнула головой, прогоняя наваждение, и упрямо не поднимала взгляда, боясь увидеть неотвратимое. И чем дольше смотрела она вниз, тем меньше было похоже на россыпи щебня то, что являлось ее глазам. Щебень оборачивался камнем, камень выравнивался, пока окончательно не превратился в ровную, гладкую плитку правильной формы. Краем глаза Виша видела, что этой плиткой вымощена дорога, а по левую руку от нее — неглубокий, но довольно широкий желоб, по которому течет вода.
«Я перегрелась… или это грибы аукаются…» — думала Виша, не желая привлекать внимание. Но когда она не выдержала и оторвалась, наконец, от созерцания мощеной мостовой, то увидела такое, что удержаться от изумленного возгласа было невозможно.
Перед изумленной девушкой открылась городская площадь. Окруженная зданиями, сохранившимися еще с далеких времен — с четко вычерченными геометрическими формами, овальными арками и нишами, украшенными бирюзовыми изразцами, с пронзающими небо остроконечными башенками. Точно таким Ирем был изображен в учебнике по истории древнего мира. Но присмотревшись внимательнее, Виша поняла, что площадь — вовсе не образец средневековой архитектуры, сохраненный городскими властями как приманка для туристов, не музей и не декорация. За ней, сколько хватало взгляда, простирался соответствующий ей пейзаж, в котором не было ни одного здания, больше, чем в три этажа, зато были видны расположенные на холмах храмы, а на востоке просматривались очертания самого великолепного дворца, какой только мог пожелать себе человек. Город расцветал у нее на глазах, проявлялся как переводная картинка. Еще несколько минут — и исчезли малейшие признаки пустыни, и вокруг них были бирюзовые изразцы и серый камень, свешивающиеся из-за стен гибкие ветки, усыпанные розовыми цветами, львы, вырезанные из белого мрамора, темно-зеленые свечи кипарисов — это был Ирем, столица Шаммаха.
— Я что, одна это вижу? — не выдержав молчания, неуверенно проговорила Виша.
— Ну как тебе сказать… — Отозвался альх-Хазред. — Я увидел первые колонны около часа назад.
— И ты молчал?!
— А вы поверили бы моим словам? Десять минут назад вы шли с унылыми лицами по пустыне… а я видел, как из ниоткуда возникает дворец властителей Шаммаха…
— А я сначала увидел верхушки башенок, они висели в воздухе как стрелы, пущенные в небо, — мечтательно проговорил Ика.
Тут их всех словно прорвало, и они заговорили, перебивая друг друга, восторгаясь красотой города, пряным ароматом его воздуха, самими собой и всем миром. Впрочем, вскоре их востроги поутихли — рядом с их другом шла смерть, и уходить не собиралась.
— Что теперь? — вопросил гном, переминаясь с ноги на ногу. — Пойдем медика искать?
— Маульташ, ты что? Неужели не чувствуешь? Здесь нет людей, — покачал головой Тойво. — Никого, кроме нас.
— Город-призрак, — подтвердила Виша. — Это Ирем тысячелетней давности, тень минувшего. Нам позволили войти сюда… почему?
— А потому. Я, как-никак, умираю. — Альх-Хазред попытался улыбнуться. — Где это видано, чтобы Ирем отказал в помощи своему сыну, истинному шаммахиту?
В этот момент альх-Хазреду отказал язык. Он еще дышал, но уже с заметным усилием, хрипло и неглубоко.
— Что нам надо сделать? — Тойво положил руку на лоб флюгера. — Просто подумай… противоядие? В аптеке при медицинской академии? Нет? В храме? Успокойся, Альх.
— Ннне надо… — С трудом выговорил шаммахит. — Я могу и сам за себя сказать.
— Ну вот что. — Виша огляделась по сторонам. — Мы на площади Полудня, в Харуте Высоком. Если пройдем через сады на холмах, то окажемся как раз в квартале медиков. Там и сама Академия, и их храм, и школа фармакологов. Это недалеко. Должны успеть.
— И что? — переспросил гном. — Помолиться предлагаешь?
— Не откажусь, — просто ответил альх-Хазред.
Отказать в столь простой просьбе умирающему никому не пришло в голову, поэтому вскоре они вышли с площади на дорогу, ведущую в холмы. Опасаться здешних садов тоже никому не пришлось: роскошные цветники, рощицы акаций и кипарисов, стройные пальмы, словно сошедшие со страниц иллюстрированного тома шаммахитских сказок, оказались такими же призрачно-осязаемыми, как и весь город. Они жили своей собственной жизнью, не имеющей никакого отношения ко дню настоящему.
Путники поднялись высоко в холмы, миновав несколько садовых каскадов, обходя искусственные озерца. Дорога, выложенная прохладным белым мрамором, вела их к храмам, по соседству с которыми и располагалась Академия медицины. Еще несколько десятков минут быстрого хода — и перед ними возникло серое квадратное здание с куполообразной крышей, с широкими дверями, которые по традиции никогда не закрывались. И на этот раз они оказались гостеприимно распахнуты. А на пороге стоял высокий шаммахит, одетый в простую серую джеллабу, прячущий руки в широкие рукава; у него было узкое лицо, острый нос с горбинкой, черные глаза с неповторимым шаммахитским выражением непечальной грусти. Завидев путников, он улыбнулся, словно давно ждал их и вот наконец дождался.
— Мир вам, страждущие, — шаммахит склонил в поклоне гладко выбритую голову. — Я вижу, друг ваш нуждается в помощи. Позвольте мне, ал-Ладину, пятому ректору Академии, оказать ее. Проходите, я провожу вас в смотровую.
Они переглянулись, не зная, верить ли своим глазам.
— Идемте, — нарушила молчание Виша. — Ал-Ладин был великим врачом, он учился у лучших медиков своего времени, и превзошел своих учителей во всем — в усердии постижения науки врачевания, в отважности и дерзании ученого, а самое главное — в милосердии и сострадании. И если его тень почтила нас своим вниманием, — девушка посмотрела в глаза ал-Ладина, слушавшего ее спокойно, ничуть не возмущаясь словом «был», — мы должны довериться.
