Древние, ни Иные. Этот мир создали люди. Просто в определенный момент они решили, что им ни к чему ментальное общение, не знающее ограничений. Взяли и связали себя интернетом, радиочастотами. Они решили, что жить ради рода слишком затратно. И стали жить – каждый для себя. Это их решение, не богов.
– Но это навязанное решение, – Карн непроизвольно впился пальцами в подлокотник. Его костяшки побелели.
– Верно, – вновь согласился мужчина. – Но чья в том вина? Людей? Или богов, которых они создали, чтобы те защищали их и помогали в час нужды? Боги не справились и проиграли. Некому стало защищать людей, в первую очередь – от них самих.
– А ты не проиграл? – Карн и сам удивился жестокости, что прозвучала в его голосе. – Ты значит, счастлив, что стоишь у руля этого ебаного Титаника и уже отчетливо различаешь айсберг!
– Я проиграл гораздо раньше, чем началась эта война, – на мгновение лицо мужчины изменилось, по нему скользнула тень застарелой печали. – Иначе меня давно бы тут не было. Ни в Ра, ни в Дуате, ни еще где-то. Не верь им, богам, бессмертие – это проклятье.
– Я верю тем, кто говорит правду, – отрезал Карн. – А то, что говоришь ты, к чему ведешь, я не понимаю. И, наверное, не хочу понимать. Потому что мир вот-вот изменится в последний раз. И если мои друзья уверены в том, что ты можешь склонить чашу весов в нашу пользу, значит, так оно и есть!
– Друзья, – мужчина вымученно улыбнулся. – Нонсенс, конечно, ну да ладно. Так ты хочешь правды? Хорошо. Я расскажу тебе правду. Чтобы ты понял, к кому и зачем пришел. Чтобы ты понял, чего действительно хочешь. Чтобы ты понял, каков этот мир на самом деле.
Мидас положил руки на подлокотники кресла, глубоко вздохнул. Когда он заговорил, от былой теплоты и мягкости не осталось и следа. Он будто вернулся назад, в далекое-далекое прошлое, когда еще был смертным. И Карн вернулся вместе с ним.
Ее звали Фавна. Высокая и стройная, с густыми угольными волосами, она производила впечатление девушки из благородного сословия. Да только все состояние ее семьи сводилось к паре коров и ветхому домику, сонно притулившемуся к небольшой рощице на изгибе полноводной Меандры в двух полетах стрелы от Кавна.
Жить в долине Кира всегда было непросто, и отчасти именно поэтому отец стал рано брать Фавну с собой на охоту. Но девушке это нравилось. Не убивать, конечно нет! Ей нравилось тенью скользить меж древесных стволов, что изгибаются будто в древнем замедленном танце, улавливать звуки, которые неподготовленный человек попросту не в силах расслышать, наблюдать бурлящий жизнью мир среди мясистых крон и у травянистого полога леса. Ей нравилось прятаться в сумраке чащобы или в густой зелени раскидистых ветвей, что напоминали кустистые рога хранителей леса, о которых когда-то Фавне рассказывала бабка. А когда стрела юной охотницы находила сердце косули, она просила у животного прощения и объясняла, что это лишь для того, чтобы прокормить семью. Так учил ее отец, иначе, говорил он, дух животного испугается и больше не переродится в этих лесах.
Фавна быстро научилась владеть луком и стала отличным следопытом. Она была поздним ребенком, и когда ей исполнилось восемнадцать, ее отец уже не был так быстр и ловок. Со временем она начала ходить в лес одна и казавшиеся бескрайними просторы родной Карии стали ей вторым домом. Она могла с легкостью выжить в лесу, для нее это не составило бы трудности. Грибы, ягоды, животные, чистые ручьи – как тут можно умереть от голода или жажды, недоумевала она? А чтобы построить жилище, не нужно даже ножа!
Немногочисленные подруги из Кавна считали Фавну странной, но искренне любили за доброту и открытость, которые все реже встречались в этих землях. Порой девушку в шутку называли дочерью Фавна, лесного бога, в честь которого ее назвал отец. Он не раз рассказывал дочери ту историю, которая началась, когда они с матерью смирились с тем, что у них уже не будет детей. Что ж, решили они, наверное, боги против.
Но однажды мужчина возвращался с охоты и попал в ужасный буран, каких здесь никогда раньше не бывало. Идти дальше стало опасно, нужно было переждать непогоду, но охотник знал, что дома его ждет больная жена, которой нужны силы, чтобы выздороветь. Поэтому он не бросил тушу оленя, и храбро пошел сквозь водяной ад под жгутами дождя, что хлестали по обнаженной коже, словно тысяча бичей. Он срывался с каменистых склонов, утопал в расползающейся земле по колено, но не останавливался.
А когда буря утихла, ему повстречалось огромное дерево, рассеченное молнией. Внутри расколотого надвое ствола он увидел человека с бараньими рогами, вытянутым лицом и зеленоватой кожей. Охотник сразу узнал Фавна, потому как однажды видел его изображение в храме Алинды.
– Ты храбрый муж, – сказал ему Фавн, перебирая длинными пальцами по сожженной коре. – Ты не остановился перед стихией, не убоялся ее, потому что в твоем сердце живет любовь, – дух усмехнулся. – Сила, над которой не властны даже боги! И за эту храбрость я одарю тебя. Дам то, чего ты больше всего хочешь. Дам того, кому ты сможешь передать этот огонь любви, что питает твой могучий дух и опаляет твою грудь изнутри.
Отец Фавны смеялся, вспоминая тот миг. Конечно, говорил он, это был никакой не Фавн, просто его изнуренный мозг решил разыграть своего хозяина, породив мистический и таинственный образ, который он когда-то мельком видел в древнем храме. И, тем не менее, через девять месяцев у них родилась прекрасная девочка, которую охотник, не раздумывая, назвал Фавной.
И лесной бог, коли он действительно существовал, не солгал. Фавна была доброй и бескорыстной, как ее отец. Она была готова дарить тепло всему, что ее окружало, и мир отзывался ей. Многие замечали, что увядшие было цветы распускались вновь, когда Фавна проходила мимо, а захворавшие животные чудесным образом исцелялись, если Фавна погладила их.
Но однажды девушка зашла слишком далеко в лес, добравшись почти до самой границы Писидии. Она вышла на широкую равнину, посреди которой белизной облаков расстилалось большое круглое озеро. Охотница спустилась к воде, отложила лук и стрелы. Вошла в озеро, не раздеваясь, ибо в столь жаркий день на открытом солнце одежда высыхала в считанные минуты. Искристый
