не могла похоронить своих родителей! Отдать им последние почести!
Девушка плакала навзрыд, ревела, не сдерживаясь, стоя над дымящимся остовом дома, в котором провела всю свою жизнь. Ничего не осталось, совсем ничего. Только пустота. Пустота в том месте, где когда-то жила любовь, казавшаяся бесконечной.
Фавна ушла. Она путешествовала по всей Карии, дойдя до самого Приена, а потом и до Галикарнаса. Охотница не сразу поняла, что значили последние слова Рунии. Она начала догадываться о заклятии, когда ночью в Минде на нее набросилась банда грабителей. Жалкое отребье, ничего больше. Но их было четверо. Одному Фавна свернула шею, второму вогнала под ребра его собственный нож. Но третий ударил ее кинжалом в спину, точно в сердце. Глядя, как они убегают, сорвав с ее пояса кожаный кошель, девушка знала, что умирает. Привалилась спиной к стене и просто закрыла глаза. А потом вновь открыла их. Уже расцвело, и от смертельной раны не осталось даже царапины.
Но то было лишь начало. Шли годы, а Фавна не старела. Она оставалась такой же молодой и такой же озлобленной, а в ее душе, на месте некогда яркого, палящего света доброты, ширилась ненасытная пустота. С течением времени девушка смирилась, точнее – ей показалось, что она смирилась. Фавна пыталась осесть то в одном городе, то в другом. Пыталась найти себе мужчину, но те сторонились ее. Боялись, сами не зная чего.
Она продолжала странствовать и порой ее узнавали на улицах Ксанфа и Смирны. Будучи бессмертной, охотница не страшилась никого и ничего, смело бродила по темным улицам ночных городов и жестоко карала воров, насильников, убийц. Ее стрелы все так же разили без промаха, она дошла до самой Пафлагонии, но так и не смогла напасть на след нагов.
Прошли века, а может, тысячи лет. У царя мигдонцев, Гордия, родился сын по имени Мидас. Парень рос крепким и сильным. Он во всем стремился быть первым и никогда не уступал. Отлично владел клинком и луком, мастерски управлялся с лошадью, был одарен живым гибким умом. А когда Гордий умер, Мидас взошел на фригийский трон. И правил он мудро и справедливо.
Но одна мысль тревожила молодое сердце правителя Фригии. Он так и не узнал, кем была его мать. Гордий никогда не говорил об этом, а в народе шептались, что Мидаса в своем чреве выносила богиня Диндимена, но юный царь лишь посмеивался над этими слухами.
Тревога о сокрытом от него прошлом не покидала Мидаса, отравляя душу. И каждую ночь он напивался до полусмерти, чтобы уснуть. А когда сон не брал его, он скрытно покидал дворец в Келенах и бродил среди полей и рек той прекрасной страны. Он любил свою землю, любил своих людей и мечтал сделать свой народ по-настоящему великим. Поэтому он вторгся во Фракию в попытке раздвинуть границы фригийской империи. А на обратном пути, когда армия фригийцев уже пересекла море и оказалась на родной земле, Мидас по своему обыкновению напился, чтобы уснуть. И когда начала заниматься заря, а сон все не приходил, легендарный военачальник проскользнул мимо караульных и покинул лагерь.
Он углубился в лес и стал петь песни, славя богов и героев древности. Он хохотал и плакал, клялся и умолял, заливал глотку вином и обнимал землю, деревья, камни. Но внезапно Мидас ощутил чье-то присутствие. Рефлексы воина сработали быстрее разума, затуманенного вином. Он выхватил клинок и принял боевую стойку, слегка при этом покачнувшись, ибо хорошо известно, что от вина человек становится храбр, как лев, но неповоротлив, как ядозуб.
– Покажись! – взревел Мидас. – Коли ты враг мне, так бейся со мной! Коли друг, так предстань пред царем своим!
– Ты не царь мне, – прошептал чей-то голос из ветвистой кроны прямо над его головой. Мидас поднял глаза вверх, но не успел защититься. Меч полетел в одну сторону, бутылка с вином – в другую. Он кубарем покатился по земле, вскочил и даже икнул от удивления, увидав перед собой деву. Прекрасную молодую деву с длинными темными волосами и светлым лицом, которое когда-то было добрым и нежным, но теперь излучало лишь настороженный холод. О да, Мидас все видел! Он видел, кем эта девушка была на самом деле. Он видел, что на дне ее изуродованной души, под тягучими пластами гнетущей пустоты, все еще теплятся угли волшебного огня, что дано носить под сердцем не каждому смертному.
Забавно, но так бывает. Бывает, что чары, пусть даже самые сильные и древние, бесполезны перед сознанием, которое не владеет собой. Старый Сильван, наблюдая за этой сценой с далекого пригорка (ибо зрение у короля фавнов получше орлиного), посмеивался. Ведь проклятье князя нагов не сработало на Мидаса лишь потому, что фригийский царь был мертвецки пьян.
Да только Фавна этого не знала.
– Будь моей, прекрасная дева! – глаза Мидаса вспыхнули, он стал похож на одержимого. – Я подарю тебе Фригию! Я подарю тебе Фракию! Я подарю тебе всю Асию! Да что там Асия, я подарю тебе мир! Ибо я – величайший из царей!
– Не сомневаюсь, – холодно ответила девушка. – Но даже если бы ты приглянулся мне, о величайший, вместе быть нам не суждено. Древний наг перед смертью проклял меня. Он сказал, что парой мне может стать только муж, подобный богу.
Фригийский царь пьяно раскатисто захохотал.
– Да я и есть подобный богу! Разве ты не видишь? – изумился он.– Эта земля процветает! А скоро я покорю весь мир, и он тоже будет процветать. Тогда не станет войн, ибо не за что будет воевать. А потом я соберу лучших знахарей и жрецов, и они истребят болезни. Навсегда! Кто, как не подобный богу сможет сделать это?!
Фавна улыбнулась, но губы ее не дрогнули. Конечно, она слышала об амбициозном юнце, который имел все шансы стать величайшим героем Асии. Он был молод и горяч, хорош собой и чертовски умен. Он был в равной степени безупречен в бою во главе своего войска, и на месте полководца в защищенном арьергарде. Однако огонек надежды, вспыхнувший на миг в сердце вечной охотницы, тут же угас. Пусть он первый из мужчин, кто за столетья обратил на нее внимание, но проклятье змея все еще живет в ней, она это чувствует. Как бы не был велик Мидас, он всего лишь смертный.
И она ушла. Просто растворилась в предрассветной дымке. Мидас кричал, умолял ее вернуться, приказывал ей повиноваться, но все без
