— Лешаков не боимся! — молодцевато возвестил Хорек.
— Вот когда мне приблазнится хорек в корсете с канделябром, тогда я сочту, что хватил лишку, — добродушно улыбнулся Гленн.
Лорисса промолчала. Трактирщик появился в дверях и торжественно объявил:
— Господа, пожалуйте к столу!
Все постояльцы, включая только что спустившихся профессора со студентами и благородных дам, с предвкушением на лицах выкатились во двор. Их взору представились сдвинутые в ряд столы, накрытые гигантской белоснежной скатертью и уставленные блюдами. Гости расселись, и первым делом, с подачи наемников, был провозглашен тост за гостеприимного и щедрого хозяина. Джейд с мрачным видом поднял кружку с чаем. Краем глаза уловив движение сбоку от себя, он повернулся и увидел хозяйку, которая со счастливой улыбкой держала на льняном полотенце большую миску дымящейся овсянки. Маг, попытавшись изобразить на лице глубокую благодарность, принял миску из ее рук. Когда она отошла, Джейд повернулся к другу и сказал, показывая на овсянку:
— По-моему, сюда уже кого-то стошнило…
— Ешь, — уголком рта прошипел Рейнард. — Для тебя же старались.
Наемники снова подняли кружки, Джейд с облегчением присоединился. Лорисса, обозрев окрестности, обнаружила, что студенты тщательно следят за тем, чтобы кружка профессора не пустела ни на глоток, и приговаривают:
— Ну как же, господин профессор, такой праздник, перелом года![24] Грех не выпить по этому поводу!
— Да, вьюноши, перелом года… дни теперь станут короче. Кстати, а вы знаете, как сокращение светлого времени суток влияет на производительность труда среднестатистического крестьянина?..
Сквозь общий гомон прорвался дикий вопль:
— Заткнись, Корсет!!! Убью… э-э-э… собаку!
Джейд отхлебнул чай.
— А кстати, господа, позвольте полюбопытствовать, откуда взялись ваши имена?
Гленн поскреб затылок.
— Ну, с Хорьком все ясно… Познакомились мы с ним в северном гарнизоне, давно еще, после одного памятного случая. Через границу в Торванугрим повадился шастать хорек и кур душить. Его много раз хотели подстеречь, но замечали, когда он уже сбегал. Преследовали его до самых пределов Кирена [25], но границу, понятное дело, пересекать не стали. Однажды его даже почти поймали. Но он вырвался, сильно покусав капитана ночной стражи, и смылся.
— А откуда вы-то знаете такие подробности?
— Так торванугримцы к нам после этого выяснять отношения пришли. Официальной делегацией. Ну, наш командир знать ничего не знает, но, как водится, пообещал разобраться, а то международный скандал выйдет. Торванугримцы — они ребята такие… Услышав обещание, они успокоились и вернулись к себе. Командир начал разбираться. Долго разбирался. Но обещание выполнил. Оказалось, что хорька науськивал один не в меру ретивый сопляк. Ему, конечно, влетело, но вместо выговора командир объявил ему благодарность за находчивость и умение деморализовать предполагаемого противника. С тех пор того сопляка (Хорек надулся, но возражать не стал) и прозвали Хорьком…
— А как насчет Канделябра?
— Ну, эту историю он сам нам с удовольствием и расскажет.
— Угу, — сказал Канделябр, отрываясь от кружки. — Тут все просто было. Играл я как-то в преф с одним… э-э-э… чинушей. Объявил я шесть листов, ну и начал козыри потихоньку выбивать. Играем в закрытую. На туза пошли девять с виконтом, на короля десятка с мелочью, дамой отбираю последний и передаю ход. Две взятки отдал, потом перебил, захожу с туза сердец, и тут эта… каналья с мерзкой ухмылочкой швыряет на стол семерку листов!
— Так за это ж канделябром надо! — возмутилась Линн. Лорисса подозрительно на нее покосилась.
— Ну, леди… я так и сделал.
Колдунья, скорчив гримаску, наклонилась вперед и свистяще прошептала:
— А знаете, господа, кому, по торванугримским поверьям, в аду самая большая и горячая сковородка достанется? Тем, кто рассказывает старые анекдоты! Причем плохо и занудно!
— Да в том-то и соль, леди, что все это чистая правда, — встал на защиту приятеля Гленн. — Чинуша тот оказался большой шишкой, и за нашим Канделябром еще месяц гонялась половина городской стражи. Но кличка к нему приклеилась прочно.
Отсмеявшись, Джейд спросил:
— Здесь все понятно, но Корсет-то откуда взялся?
— Ну взялся и взялся, — буркнул Корсет. — Ничего интересного.
— Э, нет, дружок, — осклабился Хорек. — И про тебя сейчас тоже всю подноготную выложим.
— У Корсета нашего дама была. Замужняя, — начал Канделябр. — Ну и пришел он к ней… э-э-э… побеседовать.
— В общем… беседуют они, — встрял Гленн. — И тут ее муж в ворота въезжает. Времени у нашего Корсета только на то, чтоб одеться… Простите, леди.
— Ну, дама его, не будь дура, простите, леди…
— Заткнись, Хорек!!!
— …решает выдать его за свою подружку и напяливает на него платье. Он ведь у нас тощий и длинноволосый, и со спины — ну баба бабой… Простите, леди.
Корсет издал сдавленный звук, но сдержался.
— Но в корсет его затянуть-таки пришлось. Только они уселись и сделали вид, что вышивают…
— …заходит ейный муж! Ну, она к нему на шею, незаметно бросив Корсету веер — рожу прикрыть. Тот веером завесился и пискляво поздоровался. Муж успокоился — ну, сидит жена с приятельницей — и ушел. А Корсету пришлось в казарму топать в таком вот волшебном виде, потому как из дома по-другому было не выйти.
— Его сначала впускать не хотели! — радостно припомнил Канделябр. — Мол, мотай отсюда, красотка, чего ты тут забыла. А не хошь — иди сюда, согреем… простите, леди. Он веер-то от лица отнял — тут его и признали.
— Да, смеху было… А как с него корсет снимать стали — так вся казарма сбежалась. Сняли, а он и говорит: мать вашу… простите, леди… как они в этом дышат?!! А корсет тот памятный потом над его койкой прибили. Трофей, как-никак.
Джейд представил себе ситуацию в красках и тихо привалился к плечу Рейнарда. Тот и сам чуть не рыдал от смеха. Корсет, героически состроив невозмутимую мину, проникновенно глянул на Лориссу и Линн и изрек:
— Вы же понимаете, леди, все это — бесстыдная ложь.
— Мы все понимаем, — с умилением сказала колдунья.
В этот момент появился трактирщик со скрипкой и осведомился:
— Не желают ли господа потанцевать?
— О, надо подсобить доброму человеку народ развлекать, — сказал Канделябр, непонятно откуда выуживая флейту.
Хорек встал, тяжело вздохнул и сказал:
— Ну, я пошел. Заметьте, не по своей воле, а по злостному принуждению.
