— Глазами, — тем же тоном ответил я.
Его брови дернулись вверх, однако он тут же вернул лицо в норму.
— Сколько у вас уже предупреждений?
— Не считал, — отозвался я.
— А дисциплинарный комитет считает, — невозмутимо заметил Ковалевский. — Будет три, получите наказание. А дальше уже без предупреждений. Так что очень советую выбирать тон.
Было бы здорово, если бы он хоть иногда следовал собственным советам.
— Предположим, — после паузы произнес он, — я вам поверил.
— Я правда ее вижу, — я очень старался не хмуриться. — Какой мне смысл вам врать?
— А вы уверены, — обычно холодные глаза сейчас пытливо рассматривали меня, — что это не иллюзия самому себе? Непроизвольная, который вы сами не отдаете отчет. У менталиста такое вполне возможно от переизбытка сильных эмоций. Нечто похожее на видения… Бывает даже, что видят призраков…
Его взгляд, казалось, сцарапывал с меня кожу, внаглую изучая все, что я мог прятать и скрывать. Похоже, правило академии не читать чужие эмоции без предупреждения к себе он не относил. Однако сейчас его голосе не было насмешки.
— Каких эмоций, например? — спросил я.
— В вашем случае, к примеру, нетерпение, перевозбуждение, горячность, — неторопливо перечислил мой куратор. — Вы слишком торопитесь успеть все.
— Но я вижу чистую энергию не только у себя, но и у других, — возразил я. — Для видений это слишком полезно.
Наконец его глаза соскочили с меня, прекратив исследовать, как букашку под лупой. Кресло напротив легко скрипнуло. Сев прямо, Ковалевский развернул перед собой обе ладони.
— И где она сейчас? — спросил он.
Следом на одной из ладоней заплясала насыщенная синева.
— Тут, — показал я.
— А сейчас?
Синева осталась на той же ладони, словно пытаясь меня провести.
— Здесь же, — сказал я.
— А сейчас на какой?
Яркое свечение щедро разлилось сразу по двум ладоням.
— На обоих, — ответил я.
— А теперь?
Сияние исчезло отовсюду.
— Нигде, — сказал я.
Ковалевский посмотрел на меня гораздо серьезнее, наконец поверив без всяких “предположим”.
— Опишите, что видите.
— Да я могу вам показать, — отозвался я.
Мои глаза пробежались вокруг него и предсказуемо уперлись в стену — невидимую, но очень плотную, без единой лазейки, за которой надежно прятались его эмоции. Несколько мгновений в кабинете стояла тишина — лишь Ковалевский задумчиво постукивал пальцами по столу.
— Хорошо, — медленно произнес он, — я вам позволю, но при малейшей выходке…
— Вы меня накажете, — закончил я за него.
— Я вас заставлю почувствовать, — холодно продолжил он, — что значит умирать…
— Выходок не будет, — пообещал я.
В следующий миг стена вокруг него будто рассыпалась на части, выпуская наружу оранжевые волны любопытства — такого сочного, какого я, в принципе, не ожидал от этого едкого человека в сером костюме. Внутри он, оказывается, гораздо ярче, чем снаружи. Нетерпеливо разбегаясь по сторонам, эти волны обволокли весь кабинет, заметно добавляя ему красок. Мысленно их перехватив, я развернул обе свои ладони. На одной тут же послушно заплясало синее свечение, которого мой собеседник не видел, а на другой из всполохов любопытства появилась его точная сверкающая копия — иллюзия, которую Ковалевский увидел. Не сводя глаз с моей руки, он распахнул свою ладонь, и там плавно разлилась точно такая же синева, видимо, родившись из волн уже моих эмоций, которые я не скрывал — главным образом потому что не умел.
— Можете закончить, — сказал Ковалевский.
Следом обе иллюзии — его и моя — исчезли. Оранжевые волны стремительно втянулись, и вокруг него опять появилась непроницаемая стена, а на его лице — невозмутимая маска. Я молча тряхнул ладонью, и последним послушно скрылось настоящее синее свечение.
— Скажу честно, — после паузы произнес мой куратор, — с таким я сталкиваюсь впервые. Я покажу коллегам то, что вы видите, и после мы обсудим с вами результаты. А до тех пор вы не донимаете никого вопросами и спокойно учитесь. Договорились?
Я кивнул, подозревая что под “никого” он в первую очередь имел в виду себя.
— Если у вас все, — деловито подытожил Ковалевский, — то можете быть свободны.
Полки с книгами вокруг так сильно напоминали библиотечные стеллажи, что о втором своем вопросе я бы не забыл даже при желании.
— Мне сказали, что учебники по менталистике находятся в закрытой секции, а туда можно пройти только с разрешением от моего куратора, и я хотел…
— Вам туда еще рано, — он не дал мне закончить.
— Почему?
— Это ваше любимое слово? — в его тон опять вернулась ирония.
— Только когда на мои вопросы не отвечают, — сказал я.
— Вам туда еще рано, — повторил Ковалевский. — Таков порядок, и вы не исключение. Когда я решу, что вы готовы, я дам разрешение.
— Но я хочу получше узнать свой дар, — возразил я.
— А чем дольше вы спорите, — словно не услышав, продолжил он, — тем дальше вы от результата. Еще есть вопросы?
Неосязаемую стену вокруг него аж хотелось разбить, чтобы вновь появился нормальный живой человек, способный на любопытство, а не только на сарказмы и наказания.
— Всего доброго, — я встал со стула.
Кивнув, он подтянул к себе бумаги и уткнулся в них, будто и не прерывался на разговор.
Покинув кабинет Ковалевского, я немного прошелся по коридору, свернул за угол и уже почти добрался до лестницы, как с другой стороны пролета вдруг выполз туман, медленно стелясь по полу и исчезая у ступеней. Заинтригованный, я направился туда, где белые клубы были гуще и плотнее, напоминая дым, и чем дальше, тем выше окутывали ноги. Я утонул в них по самые щиколотки, когда наконец обнаружил дверную щель, из-под которой все эти клубы вырывались наружу.
Подойдя, я с любопытством постучал по двери. Вместо ответа по ту сторону раздавался какой-то стеклянный звон и бодрое бульканье, будто в кастрюле кипела вода. Я осторожно приоткрыл дверь, и туман безудержно хлынул мне навстречу, словно пытаясь обнять как старого друга и утопить в себе. Все пространство казалось захвачено им — от пола до потолка. В густой белизне не просматривалось ни угла, и оставалось загадкой, большая комната или маленькая, пустая или чем-то заполненная — лишь в другом конце булькала вода и звенели склянки, намекая, что у этого местечка есть хозяева и они сейчас тут.
— Можно? — я шагнул через порог, стараясь хоть что-то рассмотреть.
— Лара, — мигом донесся девичий крик из белоснежной глубины, — какого черта в лаборатории посторонний?!
Следом послышались сердитые шаги. В белом халате, из-за чего еще больше сливалась с туманом, мне навстречу вынырнула Соня, чьи болотные глаза сейчас напоминали две смертельные топи.
— Какого че… — начала она и осеклась, едва увидев меня. — А это ты, — пухлые красные губы тут же расплылись в широкой улыбке, — чая хочешь?..
Не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку и увлеченно потянула прямо в самую гущу.
— А это твой туман? — спросил я, шагая почти на ощупь.
Он был гораздо более вязким и плотным, чем у Нины — и чем-то напоминал идущий из заводских труб дым. Казалось, вдохни чуть глубже — и можно отравиться.
— Нравится? — Соня кокетливо тряхнула золотыми локонами.
— А зачем тут туман?
— Помогает мне концентрироваться, — отозвалась она, затягивая меня все глубже. — Ну и чтобы кто попало не лез…
Следом за ней я шагнул вперед и, как сквозь вуаль, вышел через туман к дальнему концу лаборатории. Белоснежный слой остался позади, надежно отделяя это место от двери. В углу стояли широкие полки, а большую часть остального пространства занимал длинный стол, где сейчас лежала толстая старинная книга с желтыми страницами. У стены напротив ютился небольшой очаг, где сейчас около кипящего котелка суетилась Лара, аккуратно засыпая внутрь щепотки засушенной травы. Услышав шаги, она повернулась и изумленно уставилась на меня, явно не ожидая здесь увидеть.
