над ней ченжера скользнули по округлым бёдрам Тармулан. Если бы он был повнимательней, то заметил бы обрывки верёвок, но ослеплённый своей неуёмной страстью, жрец ничего не замечал вокруг себя. Сейчас, для него существовала лишь её дрожащая податливая плоть.
Освободившаяся от пут Тармулан, изогнулась вперёд, и неуловимым змеиным движением резко крутанула всем телом, держа в руке лезвие серпа. Несостоявшийся насильник покатился по земляному полу, оглашая сарай диким криком и зажимая страшную рану в паху. Кусок плоти, составлявший его гордость самца, отлетел в другую сторону сырым ошмётком. Второй ченжер никак не успел среагировать на её движение – стремительное лезвие серпа со свистом разорвало его горло. Выплеснув тугую струю алой крови, он запрокинулся навзничь.
Несколько мгновений Тармулан неподвижно стояла, успокаивая дыхание. Она схватила пояс ченжера и вытащила из ножен чимкан. Её глаза заметили чью-то движущуюся тень, падавшую снаружи на дощатую стену сарая. Она приникла к щели. От лошадей к входу в сарай бежал ченжер. Он услыхал крик одного из своих товарищей и теперь спешил разузнать, что случилось. Подбежав, он остановился на пороге.
– Брат Гао? Лишунь? – позвал ченжер, прислушиваясь к доносившимся до него стонам. Ответом стало острие меча, неожиданно вынырнувшее откуда-то сбоку и вонзившееся ему прямо в живот. Он закричал тонким пронзительным визгом и, согнувшись пополам, упал на землю.
Выскочившая из сарая Тармулан перепрыгнула через труп. Она была готова умереть в бою, но не даться живой в руки ченжеров. Тайгетка ожидала встретить спешащих со всех сторон врагов, однако на дворе был всего-навсего один ченжер. Тармулан узнала в нём того самого жреца, что допрашивал её вчерашним вечером.
Брат Мозерс вместе с оставшимся послушником навьючивал лошадей, когда они услыхали дикий крик и вой, раздавшийся из сарая. Голос кричавшего человека явно не принадлежал пленной тайгетке и сильно смахивал на голос Гао.
Встревоженный послушник отправился узнать, в чём там дело, а Мозерс, поглядывая на сарай, продолжил своё занятие. Каково же было его изумление, когда он увидел, как послушник рухнул убитый на пороге, а из сарая выскочила вчерашняя пленница, размахивающая мечом.
При её виде, у преподобного брата от растерянности и изумления невольно отвисла челюсть. Он замер на месте, ничего не понимая. Только когда он встретился взглядом с неистово полыхавшими холодным пламенем глазами тайгетки, Мозерс вышел из ступора. Пресвятые бесы! Она убила Гао и обоих послушников! От охватившего его страха он совсем перестал соображать. Вместо того чтобы схватится за оружие или вскочить на лошадь, жрец бросился бежать прочь.
В свою очередь, Тармулан заметив, что её мучитель убегает, бросилась следом за ним. Отчаянная решимость быстро сменилась жаждой крови. Она настигла ченжера уже за оградой и рубанула его мечом, целя в затылок, но промахнулась. Острие клинка только вспороло одежду на спине жреца, оставив обильно кровоточащую царапину. Ченжер как-то странно пискнул и припустил ещё быстрее.
Тармулан уже начала задыхаться от бега. И тогда она остановилась и тщательно прицелившись, метнула меч. Он угодил Мозерсу между лопаток, но острие вошло не глубоко и чимкан выпал из раны. Жрец упал, но тут же приподнялся и пополз дальше на карачках, подвывая от страха. Тармулан догнала его в несколько прыжков. Подхватив валявшийся на земле меч, она вспрыгнула на спину преподобного брата, и, ухватив его левой рукой за голову, задрала её вверх и перерезала ему глотку. Как барану.
Тармулан, тяжко дыша, обессилено сидела рядом с трупом преподобного брата Мозерса. Возле головы убитого натекла большая лужа тёмной крови. Несколько мух уже роились над ним. Она сорвала с пояса ченжера фляжку и принялась пить, жадно глотая воду. Напившись, она утёрла губы, посидела ещё немного, а затем принялась обыскивать убитого.
Прежде всего, Тармулан забрала бывшую у него подорожную тамгу. За пазухой на груди жреца обнаружилась какая-то странная медная пластина. Она повертела её, рассматривая выбитые на ней руниры. Видимо это было что-то важное, раз он хранил её у самого сердца. Она замотала пластину в оторванный от рубашки рукав и засунула её себе за пояс. Ещё она забрала у него увесистый кошель, набитый золотом. Деньги могли пригодиться.
Закончив обирать труп, Тармулан на прощанье плюнула на него, и устало зашагала обратно в сторону фанзы. Сейчас ей больше всего хотелось поесть, выспаться и отдохнуть, но она понимала, что надо как можно быстрее убираться отсюда.
[1]Око Мизирта – так тайгеты и другие верующие в этого бога назвали солнце.
Глава 21
После трёхдневных праздников, последовавших за восшествием И-Лунга на престол Ченжера, на улицах Дациня появились многочисленные глашатаи. Они оглашали указ нового государя о дополнительном наборе среди столичных жителей в имперское войско.
Прежде всего, в армию забрали почти всех вооружённых слуг у столичных вельмож и чиновников, оставив им лишь по одному личному телохранителю и небольшое количество надсмотрщиков за рабами.
Для тех чьи господа бежали вслед за поднявшими мятеж юнгархом Учжуном и Динху, бросив своих домочадцев на произвол судьбы, это был единственный выход спастись от неминуемой плахи. Им предоставлялась возможность искупить свою вину перед нефритовым престолом службой в армии своего нового повелителя. Всех их отправили во временные лагеря, расположенные за городскими стенами.
Таким образом, столичное чиновничество и высшая знать Империи Феникса разом лишились возможности не только устроить мятеж, но даже защищаться. Отныне единственной вооружённой силой в Дацине и его окрестностях оставались Железные Ястребы и преданные И-Лунгу части полевых войск.
Обезоружив знать, Чже Шен решил взяться за простонародье. Столичные жители, уже давно позабывшие о том, что такое войсковой набор и призыв, не торопились являться в габарии и записываться на службу. Тогда следом за глашатаями по кварталам столицы пошли сотники и ментархи из имперской пехоты. Их сопровождали приставы Тайной Стражи со списками в
