руках.
Уклонявшихся от выполнения своего воинского долга выводили на улицу и рубили головы на пороге их домов. Нескольких сотен казней оказалось достаточно, чтобы остальные, не дожидаясь, когда придут за ними, сами бросились в габарии, к которым они были приписаны.
Теперь, когда от желающих встать под знамёна Феникса не было отбоя, Чже Шен снова всех удивил. Он распорядился, чтобы военачальники забирали не всех подряд. Большинство почтенных отцов семейств, торговцев и ремесленников, отметив их в списках, заворачивали обратно домой. Среди ченжеров предпочтение отдавалось беднякам и неимущим. Ещё одним новшеством было то, что впервые в имперское войско принимали добровольцев из вольноотпущенников и полукровок.
Ещё одним источником пополнения войск стали бойцы и послушники Братства Богини. После того, как они сдались, Чже Шен выполняя условия соглашения заключённого им со жрецами, не стал преследовать их, хотя И-Лунг и другие вельможи настойчиво требовали их крови. Ему удалось убедить новоявленного владыку, что лучше использовать оружие, выкованное их врагом против него самого. И-Лунгу пришлось согласиться с таким доводом.
Всех новобранцев разделили на несколько отрядов и отправили в Панченский лагерь. Вместе с ними туда отправилась примерно треть всех Железных Ястребов, которые теперь были отданы под командование тайчи Кастагиру. Следом за ними из столицы вывели и часть войск, участвовавших в разразившихся в Дацине событиях. Среди них находился первый сабрак Второго габара, в котором проходили службу Кендаг и Джучибер.
На шестой день перехода вдали показались дозорные вышки и знакомые очертания вала, ограждающего Панченский лагерь. В самом лагере их ожидали большие перемены. За то время пока они отсутствовали, командование распорядилось поменять местами расположение частей и подразделений. И тому было несколько весьма веских причин.
Во-первых, после того, как в одну прекрасную ночь в лагере разом вырезали всех, кто имел несчастье принадлежать к Братству Богини, и появилось свободное пространство для размещения новых воинов. Среди числа кливутов, что оставались в лагере, также была заметна большая убыль. Только нескольким десяткам из числа сторонников Учжуна удалось спастись от резни. Остальные погибли все до единого.
Во-вторых, в Панчене появилось много новобранцев и командование решило, что будет лучше, если их расположение будет находиться в самой середине лагеря. В случае чего наиболее преданные и верные подразделения из ветеранов охватят их со всех сторон.
Вернувшимся из Дациня воинам недолго пришлось радоваться возвращению в «родные места». Опять потянулись однообразные скучные дни учений, смотров и караульной службы. Для Кендага, когда-то бывшего наёмником и в своё время не один год прослужившего в войсках империи, такая жизни была привычна. Ему было легко, потому что он всегда мог найти себе дело.
Зато Джучибер чувствовал себя не очень уютно. Иногда он замирал в задумчивости, и тогда Кендаг смотрел на него, пытаясь проникнуть в мысли, которые занимали коттера. Но, как не странно, его умение читать в душах людей здесь становилось бессильным. И тогда тайгета начинал мучить вопрос: о чём сейчас грезит его друг? Видятся ли ему родные просторы, или он вновь думает о том, как отомстить своим врагам? Несмотря на то, что они так долго пробыли вместе, многое испытали, душа Джучибера по-прежнему продолжала оставаться для него загадкой.
– О чём, ты сейчас думаешь? – спросил он Джучибера, сидевшего на своём лежаке. В руках коттера был оселок, а на коленях лежал палаш, которому он собирался подправить лезвие после заточки. Он застыл в неподвижности, словно он забыл, что собирался сделать. Взгляд его жёлтых глаз был уставлен куда-то вдаль. Голос Кендага вернул его к действительности.
– Да вот, всё думаю, как там дома, в Барге,– ответил он.– Небо там совсем не такое, как здесь. Оно такое прозрачное, что когда ты смотришь на него, то можно подумать, что видишь сквозь его синеву. А когда в вышине поёт ветер, то кажется, что на тебя нисходит покой.
Джучибер, придавленный воспоминаниями о доме умолк, а тайгет задумался над тем, какая всё-таки неистребимая тяга к родным местам живёт в некоторых людях. Он горько усмехнулся. Сам-то, поди вот уж одиннадцать, нет – все двенадцать – не переступал порога родного дома.
Кендаг долго думал, как отвлечь коттера от одолевавших его грустных мыслей, но пока на ум ему приходило только одно: нужно было чем-нибудь, заинтересовать Джучибера либо найти ему какое-нибудь занятие. И как следует поразмыслив, он всё-таки нашёл выход.
Теперь расположение Второго габара находилось не так уж далеко от лагеря Железных Ястребов. Воспользовавшись этим, Кендаг предложил коттеру пойти понаблюдать за учениями конницы ченжеров. Он знал, что это поможет развеять тоску, накатившую на Джучибера. Как он и ожидал, тот загорелся любопытством. Тогда Кендаг сходил к тагмарху и выхлопотал им отпуск на следующий день.
Прихватив с собой пару больших бурдюков вина и пригласив пойти с собой Щербатого, у которого тоже был выходной, они направились к учебному полю, поглядеть на учения Железных Ястребов.
Кендаг знал, что Щербатому было приказано втайне приглядывать за тайгетом и дикарём. Потому-то, чтобы не вызвать у ченжера излишних подозрений, он предложил тому пойти с ними. Тот охотно согласился.
Когда они вышли за ворота лагеря, то сначала им пришлось миновать расположение кливутов. Это им удалось без особых помех. Когда они проходили между рядами палаток и коновязей, Джучибер с удивлением заметил отсутствие часовых. Большинство воинов занимались своими делами, и на трёх имперских пехотинцев, идущих мимо, никто не обращал никакого внимания. Правда, они старались держаться подальше от палаток, над которыми развевались значки командиров ченжерской конницы.
Между расположением Железных Ястребов и кливутов находилась учебная площадка. Здесь стояли вращающиеся столбы с перекладинами, на одном конце которых были установлены дощатые щиты, а за другой была привязана верёвка с тяжёлым шаром на её конце. Посредине каждого щита был намалёван красный круг, в который должен был попасть всадник. Эти приспособления были предназначены для отработки точности ударов копьём или совней, с одновременным уклонением от удара противника.
