Потом земля стала суше, упругий мох сменила высокая, по пояс, трава, и змей уже не было видно. Кругом колонны стволов возносили кроны к солнцу. Деревья, не сумевшие пробиться на свет, разрастались вширь, пытались оттеснить неуступчивые кусты. Словно гнилые зубы торчали трухлявые, источенные муравьями пни. Вились по стволам сухие косы хмеля.
— Мы жили довольно далеко отсюда, на границе леса, — рассказывал Буйвол. — Но отец постоянно брал меня с собой на вырубки. Жили мы в шалашах, было нас человек пятнадцать. Всегда брали в лес женщин — жен, сестер, — чтобы было кому за порядком следить, есть готовить и уют создавать. Я, мальчишка, обычно им помогал. Но такая работа мне не нравилась. Как только представлялась возможность, я убегал к отцу, и тогда он позволял мне взяться за топор. Объяснял, что к чему, показывал, как правильно рубить, чтобы ствол лег в нужном направлении. Обычно мне доставалось самое интересное — я обрубал сучья у поваленного дерева. Участок вырубали долго, иной раз целый месяц. Когда мы заканчивали, приходили другие люди, с тяглом — с быками, лошадьми. Они тащили лес к реке, вязали там плоты…
Малыш слушал вполуха. Идти было тяжело. Неровная земля то и дело куда-то проваливалась. Валежник, прячась в траве, подло бил по ногам. Комары с лету вонзались в кожу.
А увлеченный воспоминаниями Буйвол, казалось, не ощущал никаких неудобств.
— Про ведьму я слышал с самого детства, — рассказывал мечник. — У нас ею всегда ребятишек пугали. Говорили — не будешь слушаться, придет старая страшная ведьма, сунет в мешок и утащит с собой в лес. А потом я услышал настоящие рассказы про нее. Мне было лет двенадцать, наверное. Помню — лето было дождливое. Небо тяжелое, низкое, сумрачное. Ночами по всему лесу шорох. А ночи беззвездные, темные. В шалашах холодно… Помню — сидим у костра, уже поели, кругом ночь, а спать идти не хочется. И кто-то рассказывает о ведьме, что живет где-то в этих лесах. Чужие люди найти ее не могут, а вот своим она всегда помогает. И будто бы она все наперед знает, то случится. Но ничего не говорит, если ее не спрашивают.
А если ее кто спросит — она все расскажет: что было и что будет.
Молится она всем богам, всех их знает по именам… Да… Много его рассказывали… Много… — Буйвол словно бы выдохся, выговорился. Он еще пробормотал что-то, потом досадливо потер переносицу, тряхнул головой.
— Помнишь я рассказывал тебе про своего деда? — сказал Малыш. — Он ведь тоже ходил к ведьме. И что?..
Буйвол какое-то время шагал, не говоря ни слова. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями и не слышит напарника. Потом он пожал плечами:
— Конечно, помню… Но твой дед не знал, что именно надо спрашивать. А я знаю.
— Да?
— Да.
— И о чем же ты ее спросишь?
— О судьбе.
— Ты узнаешь, что ты должен сделать, а потом поступишь наоборот… — в голосе Малыша не было вопросительной интонации.
— Да.
— А ты не думал, что твой вопрос и ее ответ — также часть судьбы?
— Думал… — Буйвол остановился, глаза его потемнели, губы сжались. — Думал! Думаю! Я постоянно об этом думаю! И что бы я ни делал, я не могу отделаться от мысли, что это не я принимаю решения. Куда бы я ни шел, я вижу, что меня ведут, словно овцу на веревке! И я ничего не могу поделать! Да, я способен сейчас развернуться и направиться в другую сторону! Я могу плюнуть на все и уйти из леса! Но если я это сделаю, я опять буду думать, что я должен был так поступить! А я не хочу поступать так, как должен! Я хочу поступать так, как я сам хочу!..
— А что, если это одно и то же? — сказал Малыш. Осекшийся Буйвол долго разглядывал необычайно серьезное лицо товарища. Наконец сказал хмуро и жестко:
— Я не хочу быть овцой.
Он постоял еще немного, а потом вытащил меч из ножен И врубился в плотные заросли искореженного замшелого ивняка.
Речка была маленькая — местами ее можно было, разбежавшись, перепрыгнуть. К воде кренились старые березы, смыкались кронами, словно поддерживали друг друга, не давая упасть. Но со временем они все равно падали, выворачивая на корнях пласты торфяного берега.
Буйвол помнил эту реку. Когда-то они с отцом бреднем ловили здесь рыбу. Неровное дно было устлано корягами, и сеть, цепляясь за них, постоянно рвалась.
— Мы ловили здесь рыбу, — сказал Буйвол.
— А она здесь есть?
— Конечно… Вон смотри, — Буйвол вытянул руку, показывая на воду. — Возле того берега. Щука.
— Где? — Малыш вытянул шею.
Река играла бликами. Плыли по течению сухие листья, кружились в маленьких водоворотах. Стелились по дну нити водорослей.
— Рядом с выступающими корнями. Темная спина. Щука. Замерла. Поджидает.
— Вижу. Вижу! — Малыш потянулся к луку.
— Не надо, все равно не попадешь.
— Почему это?
— В воде все выглядит не так…
Но Малыш уже достал стрелу, наложил ее на тетиву, прицелился.
— Неважно, как что выглядит. Сегодня мы будем есть свежую рыбу.
— Мы будем есть сыр и сухари, — сказал Буйвол. — Как обычно.
Сорвавшаяся стрела ударила в воду. Невредимая щука, извернувшись по-змеиному, сверкнув зеленоватым боком, ушла на глубину. Брызнула на поверхности вспугнутая рыбья мелочь.
— Не попал, — удивленно сказал Малыш.
— Я говорил…
Берег был неровный. То и дело приходилось перебираться через канавы, заросшие высокой лесной крапивой. Попадались заболоченные участки, сплошь в кочках, идти по ним было мучительно неудобно — нога срывалась, подворачивалась; хлюпала ржавая вода.
Речка сильно петляла. И менялась. Порой она широко разливалась и успокаивалась, а потом вдруг превращалась в стремительный вспененный ручей. Тихие неглубокие плесы сменялись черными бездонными омутами. А иногда речка и вовсе терялась в разросшейся осоке. И тогда Малышу становилось неуютно. Он озирался по сторонам, видел кругом глухой лес, и ему начинало казаться, что теперь они остались в этой мрачной чащобе совсем одни, без верного проводника, и никогда им отсюда не выбраться.
Но вскоре река появлялась снова, Буйвол уверенно вышагивал впереди, и Малыш, воспрянув духом, забывал о своих тревогах…
— Все, — сказал Буйвол, внезапно остановившись. Малыш огляделся:
— О чем ты?
— Знакомые места кончились. Дальше я никогда не ходил. Что там, знаю лишь по рассказам.
— По рассказам, слышанным в детстве?
— Да.
— Я, например, ничего не помню, что мне в детстве рассказывали.
— Я тоже, — серьезно сказал Буйвол. Но Малышу очень хотелось верить, что друг просто пошутил.
Когда стало темнеть, они вышли к небольшому скособоченному домику. Сруб его почернел от старости, бревна растрескались. Крытая дерном крыша поросла травой, возле закопченной трубы тянулась к небу чахлая березка. В узких окнах загустел мрак.
