— А если… если… что-то…
— Что? — недовольно спросил Малыш — Если что?
— Не знаю…
— Ну, если что-то придумаешь, можешь меня разбудить, — Малыш демонстративно зевнул и сунул голову под грязную подушку. И все же он услышал, как Буйвол, укладываясь, твердо заявил:
— Мне нужно узнать свою судьбу.
Теолот был недоволен доставшейся частью наследства. По отцовскому завещанию младшему сыну, Ратриоту, отошел родовой замок и все прилегающие земли — пашни и пастбища. Старший сын, Деотаст, получил богатый дом в Старом Городе и доходное торговое дело.
А вот ему, Теолоту, отец оставил охотничьи угодья — дремучий лес, пять глухих деревенек и нелепый двухэтажный дом с заброшенной псарней. Кругом болота и чащобы, кабаны да медведи. Поговорить не с кем, скоро сам зверем завоешь…
— Ну, что там? — недовольно спросил Теолот у появившегося в дверях управляющего.
Сгорбленный Силт согнулся еще ниже:
— Два охотника не поделили добычу. Хотят, чтобы вы их рассудили.
— Чего тут судить, — Теолот с остервенением рвал зубами кусок оленины. Слова его были невнятны, но Силт наперед знал, что скажет хозяин. — Отобрать у них добычу, чтобы не о чем было спорить. И каждому всыпать розог. Для науки. Чтоб время мое не отнимали.
— Так нельзя, господин, — покачал головой управляющий
— Почему? — удивился Теолот.
— Кабана они добыли на законных основаниях. Вы сами дали им разрешение.
— Да? Не помню.
— Три дня назад вы подписали бумагу.
— Ты мне подсовываешь, я подписываю, не читая.
— Это было разрешение на охоту.
— Неважно. Всыпать розог!
— Но их не за что наказывать. Теолот какое-то время сверлил взглядом своего управляющего. Силт, потупившись, терпеливо ждал.
— Ладно, пусть заходят, — Теолот отодвинул тарелку с олениной, тыльной стороной ладони вытер губы, откинулся на высокую спинку кресла, вздернул подбородок. Он представил, как выглядит со стороны — грузная фигура, величественная осанка, каменное лицо. Кресло, похожее на трон. Алый ковер за спиной. Огромный камин, словно зев чудовища. На стенах оружие: клинки, арбалеты, пики.
Определенно, ему нравилось быть хозяином.
Эх, если бы это был настоящий замок…
Неуверенно переступили порог охотники, сдернули шапки, склонились в поклоне.
— Что там у вас? — спросил Теолот.
За охотников ответил Силт:
— Господин! Ремиз и Астан получили разрешение на добычу одного кабана, предварительно договорившись разделить мясо поровну. Но после охоты Ремиз вспомнил, что год назад Астан взял у него в долг половину оленьей туши и до сих пор не отдал. Поэтому Ремиз требует себе две трети кабана в счет старого долга. Астан говорит, что договор пересматривать нельзя. От долга он не отказывается, обещает отдать позже.
— Который из вас Ремиз, который Астан? — спросил Теолот. И снова ответил Силт:
— Ремиз, — показал он рукой на высокого простолюдина с широким лицом, изъеденным оспой. — И Астан, — управляющий повернулся ко второму охотнику, бородатому и плешивому.
— А ты упитанный, Астан, — ухмыльнулся Теолот. — Должно быть, браконьерничаешь?
Охотник вздрогнул и что-то испуганно пробормотал.
— Что он сказал? — недовольно спросил Теолот.
— Никак нельзя, — повторил управляющий слова Астана.
— Знаю я вас, — лицо Теолота помрачнело. — Все воруете! Смотрите — поймаю, засеку до смерти!
— Как поступить с кабаном, господин? — напомнил Силт.
— Да… — Теолот мрачно глянул на управляющего. Задумался надолго, окаменел.
Охотники мяли шапки в руках — уж и сами, не рады, что пришли. Говорили жены, что к новому хозяину на глаза лучше не показываться. Но в горячке спора забыли обо всем, решили, что уж если кто и рассудит, то…
— Ладно, — сказал Теолот, оживая. — Поступим так. Ремиз получает две трети туши. Тем самым с Астана списывается старый долг. Вот вам мое решение. А теперь самое главное, — Теолот оскалился. — За то, что рассудил я вас по закону, отдаете мне треть от кабаньей туши. Каждый. Итого, к завтрашнему дню две трети кабана должны быть у меня.
— Но… — побледневший Астан вздернул голову, наткнулся на холодный взгляд Теолота и сразу сник, опустил безвольно руки.
— А теперь убирайтесь!
Охотники поспешили уйти. Но Силт не двинулся с места.
— Что-то еще? — спросил Теолот, хмуро разглядывая управляющего.
— Ваш отец так бы не поступил, — сказал Силт.
— Мой отец! — фыркнул Теолот. — Он поступил много хуже, когда засунул меня в эту дыру!
— Вы оставили без пищи две семьи.
— Они и так обворовывают мои леса.
— Потому и воруют, что не могут добыть пропитание честно. Люди недовольны.
— Я тоже!
— Раньше все было иначе.
— Хозяин сменился.
— Люди ропщут. Боюсь… — Силт замялся.
— Боишься? Чего боишься?
— Охотники — не крестьяне. Терпеть не привыкли. И оружие у них есть.
— Бунта боишься?
— Выпустят стрелу из леса. Попробуй найди потом стрелка. Или огня подпустят.
— Ты что же, запугать меня стараешься?
— Просто предупреждаю. Ропщет народ. Волнуется. Разговоры всякие ходят.
— Какие разговоры?
— Про стрелу из леса. Про огонь. Много чего говорят.
— Кто говорит? — Теолот привстал, навис над столом, подался к управляющему. Лицо его налилось краснотой, скулы закаменели, угол перекошенного рта подергивался. — Кто?!
— Кто ж его знает… Ветер носит, в уши задувает.
— Ты мне это брось! Говори, кто слухи распускает!
— Не знаю. Но слышал, к ведьме гости зачастили.
— К старой карге? Она еще жива?
— Жива. Ходят к ней люди, как и раньше. Только вопросы у них теперь другие. Спрашивают, долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться. А ведьма отвечает, что немного. Новый хозяин, говорит, долго не проживет.
— Вон оно что… — протянул Теолот. Глаза его сощурились, превратились в узкие щелочки. — Вот, значит, как…
— Ведьме верят.
— Ах она, карга старая! Народ мутит…
— Знает она многое. Видит былое и будущее. Судьбы людей читает.
— Что ж… — Теолот опустился в кресло, крепко сжал подлокотники. — Придется напомнить всем, кто здесь хозяин. Завтра же снарядишь людей за ведьмой. Поглядим, что она при мне нагадает.
— Как бы не вышло чего, господин, — негромко сказал Силт.
— А ты чего тут мне указываешь! — вскинулся Теолот.
— Я не указываю, господин. Я помогаю.
— Не нужна мне твоя помощь!
— Ваш отец, господин…
— Да хватит мне тут про моего отца! Завтра же отправляй людей! Пусть привезут сюда ведьму!
— Хорошо, господин. Как скажете. Все будет сделано. — В голосе управляющего слышалась покорность, поза выражала смирение.
