Вспышки. Воспоминания. Я переживал его счастье, и его горе, и все промежуточные состояния. И какая-то его часть понимала, что я вижу все это.
Хьюго привалился к стене, будто ноги у него подкосились.
– О боже. Это не… Руководитель сказал… – Он повесил голову. – Он что… лгал мне?
– Не знаю, – быстро ответил Уоллес. – Не знаю, почему он так тебе говорил, но… – Он старался подобрать нужные слова: – Но что, если они не такие безвозвратно пропавшие, как ты считаешь? Что, если какая-то их часть все еще остается здесь?
– Тогда это означает… Я не знаю, что это означает. – Хьюго поднял голову, глаза у него были печальны, уголки губ опущены. – Я так старался достучаться до него, дать ему понять, что его смерть не определяет его дальнейшую судьбу. Что ему невозможно больше причинить боль.
– Он потерял одного человека, – прошептал Уоллес. – Солнечного мужчину.
– Знаю. И что бы я ему ни говорил, я не смог убедить его в том, что они снова обретут друг друга. – Он посмотрел на дверь в сад.
– Кто-нибудь когда-либо возвращался из состояния скорлупки?
Хьюго покачал головой:
– Я о таком не слышал. Если подобное и бывает, то очень редко. По крайней мере, так говорил мне Руководитель.
– О'кей, – произнес Уоллес. – Но если это правда, то почему их не сотни? Не тысячи? Камерон не может быть первым. Почему я не видел никого из них в городе после того, как умер?
– Не знаю. Руководитель сказал, что… теперь не имеет никакого значения, что он сказал. Если только… Уоллес. Знаешь, что это значит? – Он отделился от стены.
– Э. Нет.
– Мне надо подумать. Я не могу… у меня голова пухнет. Но спасибо тебе.
– За что?
– За то, что ты такой.
– Это не такое уж большое достоинство. – Уоллесу внезапно стало неловко. – Начать с того, что, как ты знаешь, я не был таким при жизни.
Хьюго, казалось, хотел возразить ему. Но вместо этого позвал Мэй.
Музыка на то время, что она проходила в дверь и торопливо шла по коридору, стала громче.
– Что? Что такое? На нас напали? Кому надрать задницу?
Не глядя на Уоллеса, Хьюго сказал:
– Я хочу попросить тебя об одолжении.
Мэй с удивлением переводила взгляд с одного из них на другого.
– О'кей. Каком?
– Мне нужно, чтобы ты обняла Уоллеса за меня.
Уоллес задохнулся от смущения.
– Вау, – воскликнула Мэй. – Я так рада, что прибежала сюда. – Она постучала пальцами по ладони. Крохотный огонек вспыхнул и тут же погас. – На то есть какая-то особая причина?
– Ну, я же не могу сделать этого. А хотел бы.
Мэй посомневалась, но не больше секунды. И впечатала Уоллеса в стену, вцепившись в него. Ее руки оказались у него на талии, а голова – на груди.
– Ты тоже меня обними, – потребовала она. – Странно будет, если ты не сделаешь этого. Босс приказал, надо выполнять.
– Мне и так неловко, – пробормотал Уоллес, но сделал, как она хотела. И это было очень хорошо. Лучше, чем он ожидал. Не так, как после случая с Дездемоной. На этот раз в этом было что-то большее.
– Это от Хьюго, – сказала она, что было необязательно.
– Знаю, – прошептал он.
* * *
Алан, казалось, не собирался соглашаться. Он хмурился, его руки были скрещены, словно он защищался, он явно гневался. Но при этом, похоже, слушал, что говорит ему Хьюго.
– Он достучится до него, – сказал Нельсон, глядя на внука и их нового гостя.
Уоллес не был так уверен в этом. Он верил в Хьюго, но не знал, что может учудить Алан. Ему не нравилось, что они общаются с глазу на глаз, хотя дело происходило на заднем дворе.
– А что, если у него не получится?
– Значит, не получится. И хотя в этом не будет его вины, он будет чувствовать ответственность за Алана, как чувствует ее за Камерона и Ли. Помнишь, что я тебе говорил? Он до ужаса эмпатичен, наш Хьюго.
– Она сегодня не приходила.
Нельсон понял, кого он имеет в виду.
– Она вернется. Нэнси может пропустить один-три дня, но она всегда возвращается.
– Она изменит свое мнение?
– Не знаю. Мне бы хотелось на это надеяться, но… – Он кашлянул в ладонь. – Но потеря ребенка разрушает человека.
Уоллес почувствовал себя идиотом. Разумеется, Нельсон прекрасно понимал, о чем говорит. Хьюго потерял родителей, и значит, Нельсон потерял ребенка. И он ощутил себя виноватым в том, что никогда не спрашивал его об этом.
– Кого из них?
– Сына, – ответил Нельсон. – Он был хорошим человеком. Упрямым, но хорошим. Такой серьезный маленький мальчик, но со временем он научился улыбаться. Об этом позаботилась мать Хьюго. Они были два сапога пара. Помню, как он впервые сказал нам о ней. Его глаза были как звезды. Он обожал ее. Она была чудесной женщиной, преисполненной надежды и радости. И кроме всего прочего, терпеливой и доброй. И они вложили в Хьюго все лучшее, что было в них. Я вижу их в нем постоянно.
– Хотел бы я быть знакомым с ними, – сказал Уоллес, глядя, как Алан идет вслед за Хьюго по длинному коридору к веранде. Аполлон уже лаял откуда-то снаружи.
– Ты бы им понравился. Конечно, они стали бы вешать тебе лапшу на уши, но ты бы быстро раскусил их. – Он улыбнулся сам себе. – Не могу дождаться, когда снова увижу их. Я обниму сына и скажу, что горжусь им. Нам кажется, у нас в запасе немало времени, но, на самом-то деле, его вечно не хватает на такие вот вещи. – Его взгляд стал лукавым. – Тебе бы следовало запомнить это.
– Понятия не имею, о чем ты.
Нельсон хихикнул:
– Еще бы. – Он посерьезнел. – Есть что-то в твоем прошлом, о чем ты хотел бы рассказать кому-то, если бы мог?
– Меня никто не стал бы слушать.
Нельсон медленно покачал головой:
– Ни секунды этому не верю.
* * *
Первым в дом вернулся Алан. Он выглядел ошеломленным. Испуганным. С его появлением в лавке, казалось, стало труднее дышать, и она сама будто уменьшилась в размерах, словно стены начали сдвигаться. Уоллес не знал, было это игрой его воображения, или же нечто такое действительно исходило от Алана. Он перевернул еще один стул и пристроил его на столик. Ему было почти жалко Алана. Оказывается, эмпатия – это не всегда приятно.
Мэй с метлой в руках остановилась рядом с ним.
– Все хорошо? – спросила она.
Алан не обратил на нее внимания. Он смотрел на Уоллеса с отвисшей от удивления челюстью. Уоллесу это не понравилось.
– Что?
– Стул. Как
