не освобожусь от всего этого.
Уоллес, немного помолчав, сказал:
– Никто здесь не стремится причинить тебе вред. Они не такие. Это перевалочный пункт. Остановка на одинаковом для всех пути.
Алан помотал головой:
– Ты хочешь остаться здесь? Прекрасно. Мне плевать на тебя. Если старый ублюдок хочет того же, то пусть его. А я не хочу. Я не просил…
– Никто не хочет, – выпалил Уоллес. – Думаешь, кому-то из нас просто? Ты умер. Я даже думать не желаю о том, что ты чувствуешь. Но это не значит, что ты можешь вести себя как засранец. – О, лицемерие. Уоллес мысленно скорчился, вспомнив все, что он сам наговорил и сделал Хьюго, Мэй и Нельсону, которые всего лишь хотели помочь ему. Он был стольким им обязан, но срывал на них свою злость, потому что был напуган. Какое право он имеет упрекать Алана, если сам вел себя точно так же? Ему было страшно неприятно проводить такое сравнение, но ведь это правда, верно? – Хочешь уйти? Тогда иди. Посмотрим, как далеко ты уйдешь. Может, ты окажешься дальше, чем я, но это не имеет никакого значения. Ты превратишься в ничто. И ты будешь ничем. Ты и вправду хочешь этого? – Алан начал было что-то отвечать, но Уоллес перебил его: – Вряд ли. И глубоко внутри, думаю, ты это понимаешь. Хоть раз в жизни подумай своей чертовой головой.
И с этими словами он развернулся и пошел прочь.
– Это было здорово, – пробормотал Нельсон.
Уоллес вздохнул:
– Не знаю, имел ли я право говорить ему хоть что-то из всего этого.
– Ты о чем?
– Я просто… он – это я. – Сказать такое оказалось проще, чем он ожидал. – Мне не хочется смотреть на все его выкрутасы, потому что я вижу в них себя. Черт, кто я есть? Не знаю. У меня в голове все перепуталось. Как я могу говорить ему, что он не должен быть засранцем, если сам вел себя точно так же?
– Это верно, ты был засранцем, – спокойно согласился Нельсон.
– Это отвратительно с моей стороны, – прошептал пристыженный Уоллес. – Я был напуган, больше чем когда-либо в жизни, но это меня не оправдывает. – Он покачал головой: – Мэй что-то такое сказала в мой первый вечер здесь. О том, что я должен думать, что говорю. А я этого не делал. – Он виновато посмотрел на Нельсона. – Мне очень жаль, что я так вел себя. Я не жду, что вы простите меня, но все равно я должен был попросить прощения.
Нельсон долго смотрел на него. Уоллесу очень хотелось отвести взгляд, но он не сделал этого. Наконец Нельсон произнес:
– О'кей. Я принимаю твои извинения. Мэй права. Вообще-то она почти всегда права, но тут попала в самую точку. И раз ты не безнадежен, то и Алан, наверное, тоже.
– Не знаю, достаточно ли этого.
– Может, и достаточно. Хьюго сделает все, что в его силах. А большего нельзя и желать. И я рад, что ты здесь. И, насколько я знаю, не я один.
Уоллес поднял глаза на Хьюго. Тот вручал посетителю чашку чая со все той же застывшей улыбкой на лице.
Но, похоже, интересовал его только Уоллес.
* * *
Остаток дня прошел спокойнее, чем его начало. Алан стоял у окна, игнорируя всех вокруг. Его плечи были напряжены, и он то и дело подносил руку к животу, груди или к горлу. Уоллес гадал, а не было ли у него фантомных болей. И надеялся, что нет. Он не представлял, каково это.
Когда ушел последний посетитель, Хьюго закрыл за ним дверь и перевернул табличку: теперь на ней вместо ОТКРЫТО значилось ЗАКРЫТО. Мэй прибиралась на кухне под любимую ею кошмарную музыку.
– Уоллес, – позвал Хьюго. – Можно тебя на секунду?
Уоллес с опаской посмотрел на Алана, по-прежнему стоявшего у окна.
– Все хорошо, – сказал Нельсон. – Я справлюсь с ним, если нужно будет. Может, на вид я дряхлый старик, но вполне могу надрать задницу и укокошить, кого потребуется.
И Уоллес поверил ему.
Он пошел вслед за Хьюго по коридору к задней двери. Он думал, что они, как обычно по вечерам, направятся на веранду, но Хьюго остановился в конце коридора. Он прислонился к стене и стал тереть руками лицо. Его бандана – сегодня она была ярко-оранжевой – сбилась набок. Уоллесу хотелось поправить ее. Он неожиданно для себя обнаружил, что ему хочется много чего невозможного.
Первым заговорил Хьюго:
– Несколько следующих дней все будет немного по-другому. – Тон у него был извиняющимся.
– Что ты имеешь в виду?
– Алан. Я должен помочь ему. Сделать так, чтобы он заговорил. – Он вздохнул. – Значит, по вечерам мы не сможем, как обычно, нормально с тобой разговаривать, разве что после того как…
– О нет-нет, – быстро отозвался Уоллес, хотя и почувствовал слабый укол ревности. – Я все понимаю. Он… Ты должен делать свое дело. Не беспокойся обо мне. Я понимаю, как это важно.
Хьюго выглядел огорченным.
– Ты для меня тоже важен. Не меньше, чем он.
Уоллес моргнул:
– Спасибо.
Хьюго в сердцах кивнул, глядя на пол:
– Мне не хочется, чтобы ты думал, будто это не так. Я… мне нравится разговаривать с тобой. Это одно из самых любимых моих занятий.
– О. – Кровь прилила к лицу Уоллеса. Он прочистил горло. – Я, э. Я тоже люблю общаться с тобой.
– Правда?
– Да.
– Это хорошо.
– Хорошо, – согласился Уоллес. Он не знал, что еще сказать.
Хьюго закусил нижнюю губу:
– Я веду себя так, будто знаю, что делаю. И мне нравится думать, что у меня это хорошо получается, даже если дело мне не по зубам. Каждый человек неповторим. Со смертью трудно смириться, но она будет всегда. Иногда у нас появляются люди вроде тебя, а иногда…
– Вы получаете Алана.
– Да, – с явным облегчением произнес Хьюго. – И мне приходится работать больше, но мои усилия не напрасны, если мне удается достучаться до оказавшихся здесь. Я не хочу, чтобы кто-либо из них повторил ошибку Камерона. Не хочу, чтобы они думали, будто им не на что надеяться. Что им ничего больше не остается.
– Он… – Уоллес не был уверен, что понимает Хьюго. Все это казалось очень сложным. Но он все-таки продрался к правде: – Он покончил с собой.
Хьюго моргнул:
– Что? Как ты узнал?
У них не было времени на разговор о том, что произошло в чайном саду. О том, что Уоллес увидел. Что почувствовал. О том, что Камерон показал ему.
– Я увидел это, когда Камерон дотронулся до меня. Это было похоже на звезды. Частицы его.
