как его зовут, и
улыбнулся, о боже, он улыбнулся и сказал:
– Привет, Камерон, я Зак. Не видел тебя здесь раньше. Почему?
Это было хорошо. Это было чертовски хорошо.
В конце-то концов, у них было три года. Три хороших, счастливых, потрясающих года со взлетами и падениями, и они жмурились при утреннем свете, просыпаясь рядом, и их кожа была теплой после сна, когда они прикасались друг к другу. Три года ссор, и страсти, и поездок в заснеженные горы и на океан, вода в котором была лазурной и теплой. Это случилось под конец третьего года. Зак сказал:
– Мне что-то нехорошо. – Он попытался улыбнуться, но улыбка обернулась гримасой. А потом глаза у него закатились, и он потерял сознание.
Только что все было хорошо.
А в следующее мгновение Зака не стало.
Разрушение, которое за этим последовало, было катастрофическим. Все, что они выстроили, сровнялось с землей, и Камерон рыдал на этих руинах. Он выл и впадал в ярость из-за несправедливости произошедшего, и ничто, ничто не могло утешить его. Он угасал, угасал до тех пор, пока не превратился в тень, продолжавшую существовать только в силу привычки.
Уоллес сказал:
– О нет, пожалуйста, нет. – Но было слишком поздно, было уже слишком поздно, потому что все это принадлежало прошлому, все уже произошло и все уже было кончено.
Еще одна звезда вдалеке, но она не имела отношения к Камерону.
Это была звезда Уоллеса.
– А кто оставался у вас дольше всех?
– Зачем тебе это? Думаешь пустить здесь корни?
– Нет. Просто спрашиваю.
– А. Понятно. Ну, один пробыл в лавке две недели. Это был… тяжелый случай. Самоубийства все, как правило, такие.
Он сказал:
– Камерон, мне очень жаль.
И Камерон сказал:
– Я все еще здесь. Я все еще здесь.
Звезды взорвались, и его уносило прочь, прочь, прочь.
Уоллес дернул головой. Он был в чайном саду, на его руке лежала ладонь Мэй, и она говорила ему:
– Уоллес? Уоллес. Посмотри на меня. Ты в порядке. Я с тобой.
Он возразил ей:
– Нет, не надо, ты не понимаешь… – Он посмотрел через плечо и увидел Хьюго, стоящего перед Камероном среди чайных кустов, рядом с тем из них, которым особенно гордился, которому было десять лет. Камерон, которого он видел во время вспышек звезд, исчез, осталась лишь одна ужасная скорлупа. Его черные зубы были обнажены, глаза были пустыми и звериными.
– Камерон, – сказал Хьюго свистящим шепотом.
Пальцы Камерона дергались. Из его открытого рта не вырывалось ни звука.
Мэй втянула Уоллеса на веранду. Аполлон яростно лаял, глаза Нельсона казались огромными. Камерон развернулся и медленно пошел к лесу.
Перед Уоллесом в последний раз мелькнула его спина, и он исчез среди деревьев.
Хьюго повернулся к дому. Он выглядел изможденным.
Уоллес не хотел бы увидеть его таким еще раз.
Облака уплыли, и показалась луна, и они стояли и смотрели друг на друга в этом маленьком уголке земли.
Алан попытался покинуть лавку.
Он не успел уйти далеко, когда его кожа начала шелушиться.
Разъяренный, он вернулся.
– Что со мной происходит? – потребовал он ответа. – Что вы сделали? – Он впился ногтями себе в грудь. – Уберите это, чем бы оно ни было. Это же цепь. Вы что, не понимаете?
Хьюго вздохнул:
– Постараюсь объяснить как можно доходчивее.
Уоллес сомневался, что это поможет.
* * *
На следующий день «Переправа Харона. Чай и выпечка» открылась в обычное время.
Люди приходили, как и всегда. Они улыбались и смеялись, пили свой чай и ели свои булочки и маффины. Они сидели на своих стульях, медленно просыпаясь, готовые начать новый день в этом городке в горах.
Они не были способны видеть расхаживающего по лавке очень сердитого человека, который то и дело останавливался, чтобы накричать на них. Женщина вытирала рот салфеткой, не подозревая, что Алан вопит ей в ухо. Ребенок со взбитыми сливками на носу не знал, что за его спиной с перекошенным от ярости лицом стоит Алан.
– Может, следует закрыть лавку, – пробормотал Уоллес, глядя в окошко на кухне.
У Мэй под глазами были темные круги. Ей и Хьюго не удалось уснуть, потому что Алан бушевал всю ночь.
– Он не причинит никому вреда, – спокойно сказала она. – Так что какой смысл?
– Я могу передвигать стулья. Могу разбивать лампочки. А я не был и наполовину так зол, как он. Вы действительно собираетесь так рисковать?
Она вздохнула:
– Хьюго знает, что делает. Он не допустит ничего плохого.
Хьюго стоял за стойкой с натянутой улыбкой на лице. Он приветствовал каждого посетителя так, будто тот был его давно потерянным другом, но было в этой приветливости что-то искусственное, чего большинство людей не понимали. Разве что одна пожилая женщина сказала ему, что он должен беречь себя.
– Тебе нужно отдохнуть, – заботливо сказала она. – Ты выглядишь усталым.
– Отдохну, – пообещал Хьюго, глядя на Алана, безуспешно пытающегося опрокинуть столик.
И только когда Алан направился к Нельсону, Уоллес впервые за все утро вышел из кухни в чайную лавку.
– Привет, – сказал он. – Привет, Алан.
Алан повернулся к нему, его глаза сверкали.
– Что? Что, черт возьми, тебе от меня надо?
Уоллес и сам этого не знал. Он хотел лишь защитить от Алана Нельсона. Он не думал, что Алан способен причинить ему вред, но рисковать не хотел. Хьюго пошел было к ним, но Уоллес отрицательно покачал головой, молча умоляя его отступить. Он не мог вынести мысли о том, что Хьюго может снова пострадать.
Уоллес снова повернулся к Алану:
– Прекрати.
Это ошарашило Алана, его ярость слегка поутихла.
– Что?
– Хватит, тебе говорю, – твердо повторил Уоллес. – Не знаю, осознаешь ли ты, что делаешь, но неужели тебе от этого становится легче?
– Да что ты в этом понимаешь?
– Я как ты, – быстро сказал Уоллес, хотя это и казалось ему ложью. – Я мертв и потому знаю, что говорю. – Он сам себе ни секунды не верил, но если ему поверит Алан, значит, он все делает правильно.
Алан остановился и прищурился.
– Тогда помоги мне как-нибудь. Не знаю, что такое случилось прошлым вечером, но мы не можем оставаться здесь, взаперти. Я хочу домой. У меня своя жизнь. Я должен…
– У тебя есть выбор. Ты можешь либо остаться здесь, в этом доме, либо попросить Хьюго отвести тебя наверх и пройти там через дверь.
– А мне кажется, у меня есть еще одна возможность. Нужно понять, как выбраться отсюда. И идти вперед до тех пор, пока я
