Олиф долго мучилась, пытаясь вспомнить, чего такого могла натворить, но как бы усердно не напрягала память, в голову ничего не шло. Разве что тот глупый поворот событий с Ринслером, когда она чуть не ранила его ножом. Но, по-моему, про это уже все забыли. Особенно после ночи пьяного бреда. Мужчина даже стал к ней более… снисходителен, что ли.
В общем, все время присутствовал страх перед неизвестным. И как бы это абсурдно ни звучало, жизнь начала превращаться во что-то однообразное и сухое. Если бы ни страх, постоянно подпитывающий каждую жилку ее тела, заставляющий переставлять ноги быстрее, она, наверное, уже давно не могла бы встать со своей койки.
Про Лекса давно ничего не было слышно. Конечно, для Олиф это не должно было быть важным, к тому же, как сказал старик из темницы, ее жалость погубит их обоих. Однако именно жизнь Лекса пробуждала в ней любопытство. Это было хоть какое-то чувство, и оно было довольно сильным. Если бы не оно, Олиф давно стала высохшей тлей без чувств и эмоций.
Эта рутина убивала. На солнце ты каждой клеточкой своего тела ощущал приближение смерти. Это было явно, наглядно. Лучи буквально прожигали тебя насквозь. И о смерти начинал думать уже как-то по-другому, как о чем-то само собой разумеющемся.
А здесь, под землей, это происходило незаметно. Мозг просто перестает работать, мысли сливаются в одно: ты заучиваешь каждое свое движение наизусть, повторяя его из раза в раз, и постепенно прекращая задумываться над тем, что ты вообще делаешь. Именно поэтому «лапочки» сходили с ума быстрее воинов. У последних было неплохое развлечение, которое не давало им потерять над собой контроль ни на секунду. А для девушек постоянное посещение мужиков в этом замкнутом пространстве, где даже элементарно спрятаться на несколько часов было просто невозможно, становилось смертельным.
Было такое ощущение, словно тебе в мозг втыкают острую щепку, и ты вынужден ходить с ней все время, пока не истечешь кровью.
Вот примерно то же самое чувствовала Олиф.
«Эй, девчонка», — позвал Кнут, вырывая ее из тяжелых размышлений.
— Что?
«А ты… ну, это… знакомых себе нашла тут?», — как-то стыдливо спросил змей, не поднимая глаз.
— Э-э, — растерялась девушка, — не знаю.
«Как это не знаешь? Тут уж либо да, либо нет».
— Это там все так просто, а тут все по-другому. Наверное, да.
«Кого?»
— А почему ты спрашиваешь? — Олиф в который раз провела тряпкой по шершавой чешуе, однако животное больше не щурилось от удовольствия.
«Просто интересно. Ай, осторожнее!»
— Прости, я случайно. Ну-у, наверное — это Фрида.
«Эта сумасшедшая тетка?!», — искренне изумился Кнут.
— Почему сумасшедшая? — насупилась Олиф. — Она нормальная.
«Да после смерти мужа она вообще с катушек слетела!», — не желал уступать змей.
— Мужа?
«Мужа».
— У нее был муж?
«Был».
— Воин? — предположила девушка. К тому же, кто еще мог тут умереть?
«Нет. Просто сумасшедший старик».
— Старик?
«Ты так и будешь все переспрашивать?!».
— Прости. Но… он давно умер?
«Нет, недавно». — Кнут высунул язык, что-то прошипел, и чуть подвинулся.
— А где же он тогда был все это время? — недоумевала Олиф. Не могла же Фрида его скрывать!
«На солнышке прохлаждался! — огрызнулся змей. Отчего-то сегодня он явно был не в настроении. — В тюрьме он сидел».
— Старик. В тюрьме, — самой себе повторила девушка. — Старик. В тюрьме. Старик, в тюрьме… а он был такой маленький, дряхлый и седой?
«М-м, да».
— Неужели… это был он?!
«Кто — он?».
— Да тот ненормальный! Он же… он же… он ее муж?! — Тряпка выпала у девушки из рук.
«Судя по описанию — да».
Кнут в нетерпении зашипел, пришлось вновь поднимать тряпку, смачивать ее и продолжать работу.
— Она мне ничего не говорила…
«Еще бы. Я бы тоже молчал».
— Но ведь… за что его убили?
«Не знаю. Надоел, наверное».
Скажи змей это неделю назад, Олиф бы потрясенно воскликнула: «Надоел?!». Раньше было непонятно, как можно убивать людей за то, что те просто надоели. Но он сказал это сейчас, и девушка лишь глухо выдохнула.
Для нее само слово «муж» было далеко от понимания. Она никогда и не задумывалась даже, что это такое: иметь мужа. Ей бы хотя бы семью свою не потерять, да к тому же с таким происхождением, как у нее… впрочем, сейчас это уже неважно. Однако одно Олиф знала точно: семья — это священно, и муж тоже что-то такое священное. Кроме тех мужей, которыми становились Перводружинники, конечно.
И ведь самое главное, как-то же Фрида с этим стариком оказались тут вместе. Не могли же они оба совершить одно преступление. Или могли?
«Твоя не сумасшедшая подружка недавно такую истерику закатила на ужине», — злорадно добавил Кнут.
— Она плакала?
«Какое там! Она орала на всех, подгоняла, кого-то, по-моему, даже ударила. А потом вообще начала громить все, что под руку попадалось. Но это мне так рассказывали», — смущенно добавил змей.
— Берегини, ведь я даже не знала…
«Поэтому я и говорю, что совсем чокнулась она».
— Она от горя кричала, — возразила Олиф.
«От горя плачут, а не посуду бьют!».
— Каждый свое горе переживает по-своему. Я плакала, да. Долго. Очень долго. А ты? Ты — плакал?
«Я… нет».
— Вот видишь. Ты не плакал, но это не значит, что не горевал. И она не плакала. Она злилась. Беспомощно злилась, и, в конце концов, выплеснула все это наружу.
Кнут только тяжело вздохнул.
«А у тебя что за горе?», — кажется, такие беседы давались ему тяжело. Впрочем, как и Олиф.
— У меня мама умерла.
«А у меня жена. И сын».
— Я знаю. Может, не стоит о людях так предвзято судить? — девушка слабо улыбнулась.
«Ну, не знаю. Я не предвзято А ты… еще с кем-нибудь общаешься?». — Кнут явно чувствовал вину, и спросил первое, что пришло в голову, лишь бы заполнить паузу.
— Общалась.
«Тоже умерла?».
— Умер. Его звали Хэнк. Он был сумасшедшим.
«Уверена?».
— Да, уверена. Он все время бредил о ловушках, и каких-то созвездиях.
«Созвездиях?».
— Да, созвездиях, — устало вздохнула девушка, — лиса, медведь, волк. Бредовый лепет. Детские сказки.
Воспоминания о Хэке возродили в ее душе какое-то странное, колющее чувство вины. Он был ребенком, взрослым ребенком. «Хы-хы». Они ушли с оазиса не только из-за него, но и из-за нее. Не будь она такой доверчивой и наивной, она бы остановила его. Наверное.
Почему-то вина не отпускала Олиф.
Он умер из-за нее. Попал в лапы к Песчаникам только из-за ее несообразительности, потому что с сумасшедшего и списывать нечего. А с нее есть чего. Например, смерть друга.
