Некоторое время между нами царила тишина. Не отвлекаясь, Нина ровно и спокойно дышала, и аккуратная русая коса, привычно перекинутая на грудь, размеренно поднималась на каждом вдохе и опускалась на выдохе, пока с изящных девичьих ладоней неторопливо рождались облачка тумана и повисали в воздухе, делая завесу вокруг еще гуще, словно растирая мир до мутных очертаний. Лишь ее коралловые губы не теряли в этой дымке яркости.
— Ты пришел полюбоваться, — вдруг, не открывая глаз, заговорила она, — или все-таки помедитировать?
— И то, и то, — невозмутимо отозвался я. — Но медитировать я еще не умею.
Уголки ее губ слегка подскочили вверх.
— Это несложно, — сказала Нина. — Прими удобную позу, закрой глаза и постарайся расслабиться…
Слушая, я откинулся на скамейку и закрыл глаза.
— Дыши спокойно, — мягко, будто убаюкивая голосом, приговаривала она, — отбрось ненужные мысли, сомнения, тревоги… Чувствуй себя не по частям, а целиком… Чувствуй, что ты кусочек мира вокруг… Чувствуй, что ты и есть весь мир…
Она замолчала, словно давая мне все это прочувствовать. И неожиданно меня действительно захватило. Совсем скоро я услышал то, на что с шумящими в голове мыслями обычно не обращаешь внимания: легкий ветерок, скользивший по глади пруда, шелест травы у наших ног, дыхание, слетавшее с ее губ. Я будто был везде и сразу — такой же невесомый, как воздух вокруг. Казалось, раскинь руки — и можно взлететь…
— Надеюсь, ты не уснул, — раздался девичий голос рядом, вмиг вбирая в себя все звуки.
— Нет, — я с улыбкой открыл глаза.
Тоже их открыв, Нина сейчас, чуть склонив голову, смотрела на меня.
— Как я уже говорила, если часто заглядываешь в чужие эмоции, нужно учиться контролировать свои. Это полезно и для нашего дара, и для стихии в целом…
Она снова отвернулась к своим распахнутым ладоням, с которых все еще клубился туман — плавно и безмятежно, будто в такт ее дыханию.
— А от чего зависит стихия? — спросил я, вспоминая резкие, рваные молнии ее сестры. — По наследству передается?
— Чаще всего, но не всегда. Никто точно не знает. Она словно сама выбирает тебя. Одним достается огонь, другим воздух или вода, а я будто заблудилась в тумане…
Она легко тряхнула руками, и дымка, рождавшаяся, казалось, из узоров на ее коже, перестала клубиться наружу. Нина положила руки на скамейку ладонями вниз, словно давая им передохнуть.
— Твоя стихия тоже рано или поздно себя проявит, — рассеянно глядя в парящую вокруг завесу, произнесла она. — Скорее всего, ты уже ее чувствуешь, просто еще сам этого не понял…
Ее рука лежала на скамейке между нами — совсем близко — с тонким запястьем, изящными пальчиками и еле заметными голубыми венами, которые, казалось, сейчас слегка пульсировали, будто прося себя погладить. Немного посмотрев на нее, я молча положил поверх свою руку, и Нина медленно повернула голову ко мне.
— Ты же знаешь, — спокойно спросила она, — что я помолвлена?
Однако вытягивать свою руку из-под моей не спешила.
— А еще знаю, — отозвался я, — что ты не рвешься замуж.
— А я знаю, — усмехнулась она, — что ты жутко наглый!
— А я знаю, что тебе это нравится…
Синие глаза пытливо прищурились.
— И откуда же ты это знаешь?
— Просто чувствую, — ответил я и погладил ее руку.
Несколько мгновений Нина задумчиво рассматривала меня, пока мой взгляд то и дело замирал на ее коралловых губах, которых мне сейчас хотелось коснуться не меньше, чем ее руки.
— Если уж мы говорим откровенно, — после паузы заговорила она так тихо, что ее голос словно завяз в тумане, — то если хочешь просто развлечься, поищи другой вариант.
— А если не просто? — так же тихо спросил я.
— Тогда тем более, — ответила она с какой-то еле уловимой грустью.
— Отлично, — я снова погладил ее руку, — люблю сложности.
Не улыбнувшись, Нина уже серьезно посмотрела на меня.
— Антона, — вновь заговорила она, — мне навязал отец, и с тех пор Антон считает, что имеет на меня право, и мне это не нравится… Влад Голицын — мой друг детства. Когда-то мы были очень близки, но это уже давно не так, однако он тоже считает, что имеет на меня право, и мне это тоже не нравится. Никто не имеет на меня права, кроме меня, — твердо добавила она. — Если поймешь, о чем я, возможно, сложное станет немного проще…
Договорив, она мягко вытянула свою руку из-под моей и ушла, скрывшись за прятавшей нас завесой. Я же остался на скамейке в медленно рассеивающемся тумане — потому что понял, что его хозяйка имела в виду.
За завтраком в столовой весь зал казался странно возбужденным. Еда забыто лежала по тарелкам, пока за столами велись взбудораженные разговоры. Куда ни посмотри, в руках тискались, мялись и бережно наглаживались конверты: с золотой тесьмой в Королевство, желтые в Спарту и серебряные в Элементаль. Только Могильщики и Ковен приглашений не раздавали. Первые, ни на что не отвлекаясь, методично поглощали свой завтрак в дальнем конце столовой, а вторые сидели за столом у окна, слушали своего мастера, увлеченно следили за мелькающей в воздухе лакированной палкой, сопровождавшей его слова, и время от времени хихикали — у них там как всегда была своя атмосфера, которая с общей не пересекалась.
— И у тебя тоже собрание сегодня? — спросил Генка у сидящей напротив Розы.
Она кивнула и охотно поделилась деталями. Мало того, что сегодня — так еще и в одно время со Спартой и Королевством, словно трое этих орденов соревновались за студенческое внимание.
— Как хоть эти собрания проходят? — поинтересовался я.
— Дождись и все узнаешь, — наставительно заметил Лёня, остановив бутерброд на полпути ко рту.
— А там будут только первокурсники? — следом спросил и Генка.
— И ты дождись, — отрезал наш старший товарищ и тут же занялся едой.
Мы же перевели глаза на сидящих напротив девушек, надеясь, что они поделятся информацией чуть охотнее.
— Не только, — ответила Нина. — Ордены приглашают как первокурсников, которые отличились на экзаменах, так и студентов постарше, которые могут быть им полезны.
Синие глаза скользнули по мне — совершенно спокойно, словно все, что было в тумане, там же и осталось, как наш маленький секрет.
— А сегодняшнее собрание, — продолжила она, — это что-то вроде приветствия, чтобы вы тоже поняли, чего орден будет ждать от вас. И сразу решили, готовы ли к этому.
— Можно подумать, — Роза немного нервно крутанула свою чашку по скатерти, — кто-то откажется сам…
— Отсев — это уже второй этап, — беспечно махнула вилкой Лара. — Из десятка приглашенных они принимают к себе обычно единицы.
— Так что цените свои приглашения, — Лёня назидательно оглядел нас троих, — и постарайтесь быть полезными.
Как будто я против быть полезным, главное — чтобы и они оказались полезными мне.
— А вы тоже на этом собрании будете? — спросил я у Нины и ее подруги. Все-таки обе состоят в Королевстве.
Однако они почти синхронно мотнули головами.
— На собраниях обычно присутствуют только мастера орденов, — сказала Нина, — и их ближний круг.
— А разве вы не в этом круге?
Лара, насколько я понял, с Островским так и вовсе ближе некуда, а Нина — племянница, хотя по возрасту как сестра — всего на год его младше.
— Тактичность… — еле слышно бросила по ту сторону стола Роза.
— Семья — это одно, — явно услышав, улыбнулась Нина, — а дела совсем другое. У Марка свои, у меня тоже, и мы обычно не вмешиваемся…
В этот момент краем глаза я заметил, как, размахивая гипсом, в нашу сторону решительно топал белобрысый, весь укутанный широкими фиолетовыми волнами — так густо, что напоминал огромный расплывшийся в пространстве синяк. Его взгляд, как приклеенный, злорадно царапал меня. Не горя желанием с ним общаться, я уже мысленно потянулся к этим волнам, собираясь обвить их вокруг него еще плотнее и опрокинуть его на пол, чтобы прекратил подваливать ко мне, когда заблагорассудится.
