Его величество перевёл дыхание, Квайр молчал, понимая, что каждое слово приближает его к мучительной казни.
— Ты понимаешь, что стоишь здесь, передо мной, а не вопишь от боли в подвале Панкхёрста лишь потому, что я — стар и сентиментален? Твоя авантюра обошлась Страндару слишком дорого, и если бы не моё особое к тебе отношение, Квайр, тебе уже пилили бы руки-ноги. Однако и моей сентиментальности не хватит надолго. Тебе есть что сказать?
Квайр слушал его величество, снова напомнившего капитану, чьи распутные чресла его породили, и видел, как сильно сдал его король и родитель. Он обрюзг ещё сильнее, опухшие ноги не могло скрыть никакое искусство портных, лицо же приобрело какой-то землистый оттенок. И лишь взгляд из-под, как показалось Квайру, ещё сильнее потяжелевших надбровных дуг оставался прежним — отнюдь не стариковски ярким.
— Я не сумел расколоть Адранду, ваше величество, — поклонился Квайр, — значит, я принесу в неё хаос.
— Каким образом?
Квайру показалось, что ему удалось заинтересовать короля, и он как можно скорее продолжил:
— У вашего весьма нелюбимого брата Антуана ведь нет ни сыновей, ни братьев, ни даже супруги, которая могла бы через девять месяцев родить дитя. Если он умрёт, Адранда надолго погрузится в хаос из-за борьбы за трон.
— Я велю заказать две заупокойных мессы, — произнёс его величество, — одну по рабу господнему Антуану, вторую — по рабу господнему Артуру. Какую из них я оплачу, Квайр, зависит только от тебя.
Капитан тогда согнул спину ещё сильнее и покинул малую комнату для аудиенций таким быстрым шагом, каким только позволяли приличия.
— Убивать королей — высокое искусство, Квайр, — вырвал капитана из не самых приятных воспоминаний Джаред, всё ещё глядевший тому в глаза, — и оно не терпит неточностей и фальши. Надо бить наверняка, а даже из халинского мушкета, в стволе которого бес сидит, убить с трёхсот шагов можно, попав или в голову, или в грудь. Благодаря Красному пауку у его величества лучшие врачи в Святых землях, а он сутки постился перед тем, как выйти из дворца, так что пуля в животе или кишках может и не убить его.
— Поменяем позицию, — предложил Квайр, — чтобы стрелять наверняка.
— Чёрные мушкетёры умеют стрелять не хуже нашего, а порох у них на полках насыпан, пари держу. Видишь, фитили дымятся? Они готовы стрелять в ответ и промахиваются не чаще нас с тобой.
Попадать по залп мушкетёров у Квайра не было ни малейшего желания.
— У тебя есть предложение получше?
— Если ты не опасаешься осквернить святое место кровью короля, то — да.
Квайр сразу понял, что имеет в виду его соратник. Парочка достаточно потрёпанных карминовых ряс ордена святого Нафанаила у них была припасена давно. Для того чтобы добыть их, не пришлось даже проливать ничью кровь, брат-кастелян аббатства, несмотря на показную аскезу и отказ от всего земного, был не прочь сунуть в рукав пяток медяков. Он не знал, для чего у него покупают потрёпанные рясы, однако кривая ухмылка на его лице говорила сама за себя — кастелян сделал очевидный вывод. Очередная парочка прощелыг решила попытать удачу на улицах Эпиналя, прикрываясь одеянием ордена святого Нафанаила. Хорошо подавали монахам, давшим обет нестяжательства, ветеранам войн или калекам, и те, кто не боялся ни Господа, ни баалоборцев, облачались в карминовые рясы, чтобы вечером прогулять все собранные за день подаяния. Брату-кастеляну казалось, что он насквозь видит раболепствующего перед ним Квайра — монах криво усмехался, пряча монеты в рукав, и широким жестом разрешил Квайру взять две рясы похуже. Теперь эти одежды пригодятся для куда более страшного преступления, нежели выпрашивание милости именем святого Нафанаила.
Облачившись в рясы, причём ту, что надел Джаред, пришлось сильно расставить, иначе его под ней было никак не скрыть, будущие убийцы короля огородами пробрались на зады аббатства. Обыкновенно в это время за посадками всё же следили, однако сегодня был праздник и монахи собрались в храме, чтобы помолиться вместе с его величеством. Ближе всего к королю будут стоять аббат и высшие клирики ордена, однако и для простых монахов найдётся место. А уж двигаться через толпу, оставаясь при этом незамеченными, и Квайр, и Джаред умели отлично.
Никто не обратил внимания на двух монахов, вошедших в храм с задов аббатства. Все ждали короля, который должен был появиться в самом скором времени. Квайр с Джаредом также принялись ждать, пока не предпринимая никаких попыток пробраться ближе к алтарной части, где будет молиться его величество с кардиналом и аббатом.
Время тянулось очень медленно. Казалось, солнце замерло на небосводе, а королевская процессия шагала по улицам Эпиналя не быстрее сонной улитки. И всё же, как бы ни муторно было это ожидание, Квайр понял, что его величество задерживается. Сначала часы на башне аббатства пробили девять раз, отмечая начало третьего часа, когда поминают неправедный суд над святым Нафанаилом. В этот час его величество, кардинал Рильер и аббат должны были уже преклонить колена вместе со всеми, кто собрался в храме, и начать читать молитву под негромкий аккомпанемент с хоров. Однако его величество задерживался, и это заставляло ожидавшего его аббата нервничать.
— Они должны уже быть здесь, — тихо произнёс Джаред. — Что могло их задержать?
— Думаю, самовлюблённость его величества, — предположил Квайр. — Он наслаждается каждым шагом, каждым вздохом после убийства герцога Фиарийского. Он считает себя победителем и до сих пор носит лавровый венок в своих мыслях.
В ответ Джаред лишь тихо хмыкнул, но спорить не стал. Он, как и Квайр, видел короля, даже с расстояния в три сотни шагов было заметно, как раздувался от гордыни его величество, сколько самолюбования было в каждом его жесте. Он шествовал через свой город и наслаждался каждым шагом.
Когда ожидание затянулось ещё на четверть часа, нервничать начал уже не только аббат, но и почти все, собравшиеся в храме. Такого неуважения по отношению к братьям ордена святого Нафанаила его величество никогда прежде не проявлял. Монахи начали перешёптываться, и вскоре в храме повис негромкий гул голосов, словно в улье деловитых и при этом весьма раздражённых пчёл.
Квайр с Джаредом вступили в несколько коротких диалогов, однако отделывались лишь парой общих недовольных фраз. Аббатство было достаточно большим, чтобы монахи не знали друг друга в лицо, однако рисковать лишний раз не стоило.
Конец всем пересудам в храме положил колокол. Он ударил тяжким набатом, не тревожным, как при осаде, но каким-то тягучим и скорбным. Квайр и Джаред сразу поняли, что убийцами короля им сегодня не бывать. Скорбный набат подхватили колокола по всему Эпиналю — они возвещали городу и миру, что в этот день и час скончался их монарх.
— И кто же нас опередил? — без спешки направившись к выходу из храма, поинтересовался Квайр.
Ответа у Джареда не было, и он предпочёл промолчать.
Кардинал Рильер смотрел на его величество, величаво вышагивающего рядом с ним, и думал, что всё же стоило настоять на карете. Он слишком беспокоился о безопасности короля. Ведь сейчас именно его величество был единственным гарантом мира и порядка в Адранде. А в том, что жизнь короля в опасности, Рильер был уверен. После убийства герцога Фиарийского, буквально всколыхнувшего всю старую знать, особенно на фоне высказываний последнего, что он не собирается брать корону и довольствуется лишь реальной властью, отобрав её у Рильера, произошло слишком много вроде бы не связанных между собой событий, на которые кардинал, которого не зря звали Красным пауком, не мог не обратить внимания. Слишком тихо сидел в Тильоне граф д’Э, не отказываясь прибыть в столицу, но всячески оттягивая этот момент. Граф де Кревкёр умчался воевать во внезапно оставшееся без хозяина герцогство Мондави и теперь сидел там не только со своей армией, но и с ландскнехтами, нанятыми ещё покойным герцогом Альдиче, которым платили теперь из казны. Кревкёр получил маршальский жезл вместо попавшего в немилость из-за просто неуёмной жадности д’Эпернона, за несколько месяцев едва не разорившего Водачче и пустившего по ветру всё, что сделал для города за своё недолгое правление Альдиче Мондави. Теперь у первого соратника покойного герцога Фиарийского и наставника его сына, графа д’Э, имелась внушительная армия, которую вынуждена была содержать казна. Уведи оттуда войска Адранда, бывшие владения торгового князя тут же подомнут под себя либо Салентина, либо Билефельце. Терять лицо и земли король не мог, а потому приходилось содержать армию под началом не самого благонадёжного, зато весьма талантливого маршала, способного сдерживать репрессалии сразу на двух фронтах.
