— И Хотевит подарил тебе такую фигурку, — догадался я.
— Нет, — спокойно ответила Дагна. — Я не хотела, чтобы за мной приглядывали, точно за скотиной или ценным грузом. Такая фигурка была у девки, что послали со мной, но мы же притопили ее вместе со всем скарбом. Оставшееся я тоже перетряхнула, не было там ничего такого.
— Значит, у Велебора… Но он же человек Хотевита! И ты говоришь, что Хотевит ни при чем, — усмехнулся я.
— Я спросила. Он не давал неразлучника ни Велебору, ни другим живичам, что пошли с нами.
— Это лишь слова. А купцы на слова всегда были горазды.
— Клянусь, что…
Я лишь отмахнулся. Что она может сказать? Чем поклясться? Я видел то, что видел, и никакие слова не изменят этого.
— После поговорим.
Коршун отыскал и привел всех ульверов. Живичей же всего нашли семерых, и Велебора среди них не было. Скорее всего, не он один сумел уйти. И теперь проход через Раудборг для нас закрыт полностью. Одно дело, быть пособниками темной мрежницы в поимке неведомой озерной богини, и совсем другое, разорвать горожан на куски при видаках. Какие нынче пойдут слухи об ульверах? Наверное, что мы все вылюди и лишь прикидываемся людьми, нападаем на приличных живичей и жрем младенцев.
Главное, чтобы эти слухи не дошли до других городов Альфарики, иначе нас будут встречать стрелами и провожать копьями.
Дагна вернулась к Хотевиту и зашептала ему что-то на ухо. Жирный так и сидел возле своего родича, успел его напоить и перетянуть раны. Я не знал, что и подумать: с одной стороны, это родич, и желание его спасти вполне разумно, с другой стороны, Хотевит не мог не понимать, что этот самый родич пришел, чтобы убить или поймать Дагну, и неизвестно, какой исход был бы для нее лучше. Или Жирный до сих пор не решил, к кому больше лежит его душа: к роду или к невесте? Тогда хорошо бы ему поторопиться с этим решением.
Солнце скрылось за деревьями. Совсем скоро придет ночь, хватит затягивать с лечением хирдманов, пока Живодер не прикончил того бедолагу.
Вепрь разжег костер и поставил на огонь котелок с водой. Все ульверы были здесь, кроме того же Живодера и Коршуна, который в очередной раз пошел обходить округу.
— Вепрь, у кого самые тяжелые раны? Начнем с них.
— У Альрика, но… Потом Свистун. Безногим он далеко не уйдет.
— Тогда Свистун. Ты первый.
Самый старший из ульверов сидел, привалившись спиной к дереву, и тихонько покачивался. Видимо, так боль терзала его меньше. Я стиснул зубы, потянулся к стае и отпрянул, с трудом вытолкнув воздух из груди.
Простодушный хотел уже подхватить первого живича, как Свистун заговорил.
— Не стоит впустую тратить благодать. Ты же помнишь мое условие?
Вот же Бездна! Я и впрямь запамятовал.
— А что за условие? — спросила Дагна.
— Он получает благодать, только если его оружие первым коснулось врага, — ответил я.
— Не бывает так, чтобы какой-то воин не получал прежде ран. Значит, в его условии есть еще и время. Сколько времени должно пройти с предыдущего удара, чтобы следующий удар боги посчитали первым?
Вот же Бездна! За всеми бабскими выкрутасами я и забыл, какая Дагна умная. Ведь и с благодатью то же самое. Если сильно ранить кого-то, и он умрет не сразу, то благодать за его смерть не получишь. Я, правда, не знал, сколько времени должно пройти после ранения, чтобы боги решили не давать руну.
А Дагна знала.
— Между ударом и смертью должно пройти столько времени, сколько будет гореть вот такое полено, — она выхватила из кучи заготовленных дров полешко толщиной с ногу. — Возможно, и для твоего условия подходит то же. А после битвы прошло уже в два раза больше времени.
Хотевит окликнул ее и требовательно заговорил, Дагна бросила ему одно слово и снова посмотрела на меня.
— Хорошо. Свистун, надеюсь, Фомрир сейчас смотрит на тебя.
Простодушный аккуратно подволок живича к Свистуну, стараясь не сделать ничего, что боги могли бы принять за удар. Живич извивался, посыпал нас бранью, может, проклятьями, даже попытался укусить руку Херлифа, но что он мог сделать, будучи переломанным?
Свистун поднял топор, прикрыл на мгновение глаза, взывая к богу-воину, и ударил. Мы все смотрели на него, затаив дыхание. Рун не прибавилось, но это ничего еще не значило. Я не помнил, сколько благодати Свистун получил после предыдущей руны.
Наконец, он кивнул.
— Наверняка не скажу, но вроде бы Фомрир заметил эту смерть.
Второй живич, и на этот раз Хотевит дернулся, но Дагна остановила его. Только на третьем живиче Свистун полыхнул силой и застонал от боли. Вепрь с Херлифом бросились к нему, схватили за ноги, прижали кости и держали, пока исцеляющая благодать не иссякла. Потом Свистун встал, вряд ли его раны зажили полностью, он сильно кривился при каждом шаге, зато хотя бы мог ходить.
— Вепрь, кто дальше?
— Лундвар потерял много крови.
— Нет, — откликнулся Отчаянный. — Немного жареного мяса и крепкого пива, и всё пройдет. У меня восемь рун. Не стоит тратить столько благодати. Лучше Офейга подлатать, он шестирунный, ему много не надо.
Я глянул на Вепря, и тот согласился.
Офейгу стрела попала в грудь, он хрипел с каждым вдохом, но сам подошел к пленным живичам. Ему хватило всего двоих.
Осталось два живича. Оба знакомы Хотевиту, один и вовсе родич. Среди ульверов все раненые на восьмой руне: Тулле, Эгиль, Сварт, Бритт и Отчаянный. И ни у одного из них не было ничего серьезного. Порезы да стрелы не в самых опасных местах.
Я задумчиво посмотрел на Хотевита. Как бы то ни было, я не оставлю в живых ни одного живича, кроме Жирного.
— Тулле?
Тот помотал головой.
— Эгиль? Сварт? Бритт?
Все отказались.
— Тогда Видарссон и Трудюр. Каждый возьмет по одному. Вы всё еще на седьмой руне, а этого нынче маловато для Снежных волков.
— Позволь, я скажу? — попросила Дагна.
Если бы не подсказка со Свистуном, я бы не дал ей говорить, но Дагна напомнила, что может быть полезной. Так что я согласился.
— Теперь я понимаю, что у тебя за дар. Не до конца, но всё же. Я сама ощутила его на своей шкуре… И поверь, такое забыть сложно. Тебе не нужны жизни этих людей, вряд ли благодать, взятая с них, поднимет руны твоим хирдманам. Так почему бы не принять их в хирд? С даром Скирира ты подчинишь их своей воле, и они будут преданы не хуже ульверов. Вам же отчаянно не хватает людей. «Сокол» спокойно вместит и пять десятков, а вас всего двадцать.
Она совсем не понимала, как действует мой дар. Я не могу никого подчинить или принудить к чему-то. Волк — это не послушная собака. Я всего лишь помогаю им в бою, соединяю в единое целое, но если кто-то захочет уйти, мой дар не удержит его.
Впрочем, откуда ей знать? Дагна ощутила стаю лишь на мгновение, и в это время из нее вытягивались силы для помощи Альрику.
— По твоим словам выходит так, что нам стоит брать всех подряд, не считаясь ни с их умениями, ни с нашим желаниями. А это неверно. Стаю нужно заслужить!
— Стаю, — задумчиво повторила Дагна.
Вот же Бездна! Я проговорился.
— Да и зачем нам сейчас раненые живичи, если мы пойдем на Северные острова? Их даже рабами не продать.
— Северные острова? Ты думаешь вернуться в Северные моря? — удивилась Дагна.
— Конечно. Хотя мы можем по пути заглянуть в Раудборг и сжечь мост, а то и весь город. Как по мне, это будет несложно.
— Но зачем ульверам идти обратно? Ты же не получил, что хотел.
— Так кто тому виной? Ты и твой живич.
Дагна вздохнула, потерла лицо ладонями, оглянулась на Хотевита и лишь потом продолжила:
— Мы возместим твои потери, но для этого нужно в Годрланд. Там Хотевит вернет долг, а если нет, ты волен будешь наказать его и меня, как вздумается. Даже продать в рабство.
Я расхохотался.
— В рабство? Хельта и хускарла? Что за чушь!
— Это не чушь, — настаивала Дагна. — В Годрланде рабом может стать каждый, в том числе и хельт. Там продают и покупают всех. И поверь, серебра, что тебе отсыпят за женщину-хельта, хватит на покупку корабля вместе с парусом. Но ульверам стоит пойти туда не только ради богатств.
