Когда я похвалил его за усердие, Рысь с кривой усмешкой сказал:
— Раз уж Фомрир наделил меня таким чудным даром, то я должен уметь его применять. Мало скрыть руны и прикинуться рабом, нужно еще и речь разуметь.
Он все еще считал себя должником, но не перед Альриком или мной, а перед всем хирдом. Чудак, он будто не понимал, что сам давно стал его частью. Даже те, кого мы набрали в Мессенбю, уже накрепко вросли в хирд. Как мы прежде обходились без Коршуна и его дара? Как жили без шуток над простоватым Синезубом? Каждый ульвер хоть раз померился силой с Лундваром Отчаянным, в драке с которым надо было следить, чтоб ненароком не пустить ему кровь. И мы давно выучили все нехитрые песенки, которые так любил насвистывать Свистун.
Мне одновременно и хотелось увеличить хирд, набрать столько же ульверов, и не хотелось ничего менять.
Я то и дело касался своего дара и всякий раз обжигался о тоску, боль и отчаяние, что захватили ту мою часть, где мерцают огоньки. И я не знал, когда же вновь смогу призвать стаю, ведь боль не стихала, а бушевала с той же силой, что и в начале.
— Что мы делаем, когда умирает родич? — спросил Тулле, когда я подошел к нему поговорить о своей беде.
— Мстим? — недоуменно предложил я.
— А если помер от болезни или в честном бою?
— Ну, сжигаем его, а потом устраиваем тризну.
— Верно, — кивнул Одноглазый и замолчал.
— И что? Ты хочешь, чтобы я устроил тризну… для кого? Для тех живичей, что напали на ульверов? Да и как? Их тела так и остались лежать в том леске.
— Кем бы они ни были, ты взял их в стаю. Пусть лишь на миг, но они стали ульверами, и стая скорбит по ним. Признай их смерть! Оплачь их потерю! Проводи их к Фомриру или к тому богу, в кого они верили. Вдруг тогда боль уйдет?
Тризна по живичам… Я ведь их даже не видел, не знал имен, не слышал их смех, да и не скорбел из-за их смертей. Не ульверы пришли к ним с оружием, не ульверы осыпали их стрелами! Но пропускать мимо ушей совет Тулле я не собирался. Вот доберемся до города, и устрою тризну.
Так-то мы проходили мимо селений, обнесенных оградой, но они мало чем отличались от деревень. Несколько десятков крыш да две-три сотни душ! Едва ли там отыщется лекарь получше нашего Живодера и снедь побогаче купленной. Я даже засомневался, а не путает ли нас Хотевит, нарочно уводя подальше от больших городов. Дагна уверяла, что «Сокол» всё еще идет по Велигородским землям, самым обширным во всей Альфарики. Все народы от Альдоги до истока Альвати платят дань Велигороду, и с запада на восток размах не меньше.
Всякий раз, просыпаясь, я видел ту же ленту реки, те же берега и думал, насколько же велика Альфарики? Северные острова можно обойти быстрее. Или измерить Бриттланд с одного края до другого. А тут всё плывешь и плывешь, и не видать ни конца ни края.
Как оборонять такую землю? Как сторожить от врагов? То ли дело в Сторбаше или Хандельсби: посуху не пройти, да и по фьорду незаметно не проскользнуть. А тут открыто всё. Хочешь — на ладье иди, хочешь — по лугам скачи, хочешь — сквозь леса пробирайся. Ни отвесных гор, ни хлещущих волн, ни подводных скал. Потому и приходится живичам всяко исхитряться, ставить высокие ограды, копать рвы, укрывать селения речными излучинами. Впору звать эти земли не Альфарики, речной страной, а Гардарики, страной городов!
Когда мы доплыли наконец до того града, о котором говорила Дагна, я едва вспомнил, куда и зачем мы шли, настолько убаюкала меня река.
Град-на-Альвати, так нехитро назвали его живичи, уступал Велигороду и в величине, и в богатстве, но защищен был ничуть не хуже. Мощные деревянные стены, едва ли хлипче Велигородских, плотно окружили терема с крепостью, а рвом служила сама Альвати с одной стороны и длинное изогнутое в виде лука озеро с другой. Казалось бы, врагам несложно и по реке подойти к городу, да вот только ровно напротив него Альвати разделялась надвое, огибая крупный остров, на котором также стояли укрепления. Вздумай враг подойти по реке, так его корабли обстреляют и закидают копьями с двух сторон.
Но Град-на-Альвати давно разросся и выплеснулся за тесную ограду, и внутри многочисленных изгибов реки, как у матери за пазухой, расположились селения. Их соединяли воедино широкие утоптанные дороги и разновеликие мосты, от узенького в две доски до огромного на толстых деревянных подпорках, по которому и две телеги разъедутся.
— Это рубеж Велигородских земель. Сюда чаще всего приходятся удары пришлых князей. Потому и такая крепость, и такие стены. Живичи, что выбрали военную стезю, чаще идут именно сюда. — пояснила Дагна. — Еще через Град-на-Альвати проходят купцы из Годрланда, потому тут можно найти всякое, даже иноземных лекарей. Горожане привыкли к мрежникам и не пугаются непонятных речей, многие лавочники понимают всякий язык, а коли не понимают, так держат под рукой обученного раба.
То ли слухи из Велигорода сюда еще не дошли, то ли здешним жителям было на них плевать, но мы спокойно пристали, заплатили за постой, пояснили, что пришли не торговать, а закупаться, и более нас не трогали. Недолго думая, я отправил Вепря и Простодушного за припасами, Коршуна с Дагной — за лекарем для ульверов, а сам с Рысью решил пройти по городу и глянуть, что тут есть.
И на сей раз я шел не в привычных башмаках, а в красивых сапогах с узором. Ведь не с пустыми же руками мы ушли из Велигорода, а с неплохой добычей, взятой с мертвых живичей. Мечи, щиты, стрелы, пара кольчуг, один шлем, серебряные браслеты и цепи, даже рубахи со штанами сняли, что остались целыми. И, конечно, сапоги. Под мою ногу нашлись лишь одни, невзрачные, потому я взял другие, красные, хоть налезли они с превеликим трудом.
Но это я Дагне сказал, что прогуляюсь, а на деле у меня была другая задумка. Для начала я хотел купить двуязыкого раба, чтоб не просить Дагну о помощи всякий раз, когда мне нужен толмач. Эх, Держко-Держко… Кому ты достался там, в Велигороде?
С Рысьевой помощью мы узнали, что есть тут рабы не только двуязыкие, но еще и грамоту разумеющие. И купить их можно лишь во одном дворе, который держит иноземец из Годрланда, по нашему — фагр(1).
Хвала Скириру, фагр тот жил не внутри городских стен, а в Торговой слободе, где рады всякому человеку с тяжелой мошной. Но пока я туда доковылял в тесных сапогах, проклял всё на свете. И ведь не снимешь! Не буду же я, как последний раб, босым ходить? Рысь же только смеялся, глядя на мои мучения.
Дом фагра был невелик и ничем не отличался от остальных в слободе, разве что хозяином. Нас встретил невысокий чернявый карл, я поначалу подумал, может, служка какой, но это оказался тот самый иноземец, о котором нам говорили. Я уже привык, что все люди, с коими ульверы имеют дело, не слабее хускарла. А этот — карл.
— Доброго вам дня, гости дорогие! Неужто из далеких Северных островов сюда прибыли? Какое же великое благо сотворил скромный Ирина́рх Сидо́н, что к нему заглянули столь важные люди! Своими глазами вижу, что Фомрир не оставил вас своим вниманием! Уверен, вы совершили немало подвигов в его честь!
Фагр с порога набросился на нас со славословиями, не переставая улыбаться. Он сразу заговорил по-нашему, упомянул наших богов и вел себя так, словно все четыре десятка зим прожил лишь ради встречи со мной. Я невольно улыбнулся, и фагр просто расцвел. Сам отвел нас к столу, сказал, чтоб принесли угощения, и между делом выспросил наши имена и откуда мы родом. Не успели мы выпить по второй кружке пива, как уже беседовали словно знакомы со времен первой руны.
Неужто в Годрланде все такие? Тогда понятно, почему их называют фаграми. Такой приятный человек! Такой славный!
— Уважаемый Кай, разреши мои сомнения, подскажи, уж не ты ли тот великий хёвдинг, который освободил озеро под Раудборгом от жуткой твари? Я слыхал, она топила корабли несчастных купцов и опустошала целые деревни! — Иринарх выпучил и без того огромные черные глаза.
Ха, великий хёвдинг!
— И правда ли, что неблагодарные жители Раудборга не оценили твой подвиг и выгнали из города? Это, конечно, чудовищная неблагодарность с их стороны. Чудовищная! — потрясал фагр руками. — Как ты только удержался от мести! Как усмирил свой гнев? Как не обрушил на коварных живичей громы и молнии?
