когда Уоллес медленно приблизился, оставшись на некотором от него расстоянии. Казалось, он старается привести себя в чувство, вдыхая через нос и выдыхая ртом. Его бандана – сегодня фиолетовая с желтыми звездочками – сидела на голове криво.
Аполлон повернул голову, посмотрел на Уоллеса и снова заскулил.
– Все в порядке, – сказал ему Уоллес. – Все хорошо.
Он вышел на середину веранды, по-прежнему сохраняя дистанцию между собой и Хьюго.
Он ждал.
Ждать пришлось долго, но Уоллес не торопил события. Он не станет делать этого. Только не сейчас, когда Хьюго в таком вот состоянии. Это не поможет. И он сидел опустив голову, постукивал пальцами по доскам под ним, и эти тихие звуки давали Хьюго понять, что он здесь. Тук. Тук. Тук. Тихое, ненавязчивое, но напоминание. Тук. Тук. Тук. Ты не один. Я здесь. Вдох. Выдох. Он знал, что это было. Он уже видел такое прежде.
Хьюго по-прежнему дышал прерывисто, его грудь поднималась и опускалась, лицо было перекошенным, взгляд рассредоточенным, туманным. И Уоллес не двигался, не пытался заговорить с ним. Он продолжал стучать по доскам ритмично, словно метроном.
Наконец Хьюго заговорил.
– Со мной все хорошо, – хрипло сказал он.
– О'кей, – легко отозвался Уоллес. – Но если и нет, то это все равно нормально. Он помолчал. – Панические атаки – не шутка.
Хьюго открыл глаза, они у него были стеклянными и влажными. Он провел ладонью по лицу и тихо застонал.
– И это слабо сказано. А как ты понял… – Он взмахом руки показал на Уоллеса и на расстояние между ними.
– Они были у Наоми в молодости.
– У твоей жены?
– Бывшей жены, – машинально уточнил Уоллес. – Она… Я не понимал, что это такое, не понимал, что могло вызвать их. Она объясняла мне, но вряд ли я особо вслушивался в ее слова. Такие припадки случались у нее довольно редко, но когда ее накрывало, это было ужасно. Я старался помочь ей, старался объяснить, что надо просто глубоко дышать и постараться успокоиться, а она… – Он покачал головой. – Она говорила, что в нее будто вцепляется дюжина рук и душит ее. Сжимает ей легкие. Панические атаки совершенно иррациональны, говорила она. Хаотичны. Словно ее тело восставало против нее. А я все же считал, что она могла справиться с ними, если бы действительно хотела этого.
– Если бы только это помогало.
– Знаю, – просто сказал Уоллес. А потом: – Аполлон помогает.
Аполлон, услышав свое имя, постучал по полу хвостом.
– Да, – согласился Хьюго. Он выглядел изможденным. – Хотя он и увиливал от обучения на служебную собаку, но понимает, что к чему. Мне стало хуже после… После всего. Я не знал, как остановить их. Не знал, как бороться с ними. Не мог даже найти нужных слов, чтобы объяснить, на что они похожи. Думаю, наиболее близкое тут слово – это «хаотичность». Тревога – это… предательство, мой мозг и тело работают против меня. – Он слабо улыбнулся: – Аполлон – хороший мальчик. Он знает, что надо делать.
– Я могу вернуться в дом, – предложил Уоллес. – Если ты хочешь побыть один. Некоторые предпочитают это, хотя Наоми хотела, чтобы я оставался с ней. Не дотрагивался бы до нее, но был бы рядом, чтобы она знала, что не одна. И я стучал пальцами по стене или по полу, чтобы, не говоря ни слова, дать ей знать, что я здесь. Кажется, ей это помогало, и потому я попробовал то же самое и с тобой.
– Ты все сделал правильно. – Хьюго снова закрыл глаза. – Это тяжело.
– Что?
Хьюго пожал плечами:
– Это. Все.
– Это…
– Слишком расплывчато?
– Я собирался ответить «всеобъемлюще».
Хьюго фыркнул:
– Еще бы.
– Я не знал, что это так сильно скажется на тебе, – признался Уоллес.
– Это смерть, Уоллес. А она не может не сказываться.
– Да, это я знаю. – Он помолчал и подумал: – Наверное, я считал, что ты привык к такому.
Хьюго опять открыл глаза, теперь они были более ясными.
– Не знаю, привыкну ли я когда-нибудь. – Он, кряхтя, принял более удобное положение. – Не хочу, чтобы она так на меня действовала, но не всегда могу воспротивиться этому. Знаю, что я должен делать, знаю, что моя работа очень важна. Но то, чего хочу я, и то, чего хочет мое тело, иногда две большие разницы.
– Ты всего лишь человек, – шепотом сказал Уоллес.
– Да, – согласился Хьюго. – Со всеми вытекающими. И то, что я перевозчик, не означает, что остальными моими составляющими можно пренебречь. – А затем добавил: – Чего ты хочешь?
Уоллес моргнул:
– Быть уверенным, что ты…
Хьюго покачал головой:
– Я не об этом. Чего ты хочешь, Уоллес? Вне зависимости от твоего пребывания здесь. От меня. От этого места.
– Я… не знаю. – Собственный ответ смутил Уоллеса. Он хотел очень, очень многого, но каждое его желание казалось банальнее предыдущего. И это было неприятно, не правда ли? Его жизнь строилась на незначительных вещах, которые были важны лишь потому, что он хотел, чтобы они были.
Хьюго не выглядел разочарованным. Казалось, ответ Уоллеса успокоил его.
– Не знать – это хорошо. Это в каком-то смысле все упрощает.
– Почему так?
Хьюго положил руки на колени. Аполлон водрузил морду на лапы, хотя при этом не сводил глаз с Хьюго. Он медленно моргал, хвост огибал его задницу.
– Потому что труднее убедить кого-то, что им что-то нужно, чем, что им чего-то хочется. Мы часто игнорируем правду, потому что она нам не нравится.
– Алан.
– Я стараюсь. Действительно стараюсь. Но не знаю, удается ли мне убедить его хоть в чем-то. Прошло всего несколько дней, но создается впечатление, будто теперь он дальше от меня, чем был, едва появившись здесь. – Уголки его губ опустились. – Это похоже на случай с Камероном, только хуже, потому что никто не пытается помешать мне работать.
Уоллес вздрогнул:
– Это не твоя вина.
– Разве? Они приходят ко мне, и я должен помочь им. Но что бы я ни говорил, они не могут услышать меня. И я не виню их в этом. Это похоже на паническую атаку. Я пытаюсь объяснить, что это такое, но если ты сам не пережил хоть одну, то ни за что не поймешь, как это страшно. И хотя вокруг меня смерть, я никогда не пойму, что она делает с человеком, потому что никогда не умирал.
– Ты лучше многих понимаешь это, – сказал Уоллес.
Хьюго покосился на него:
– Еще один комплимент, Уоллес?
– Да, – ответил Уоллес, поддевая торчащую из джинсов нитку.
– А. Спасибо.
– Я бы так не смог.
– Разумеется. Потому что ты – это ты, и ты должен быть только
