некоторые счета записаны кровью, и только кровью могут быть оплачены. У тебя остались неоплаченные долги крови.
— Я никому ничего не должен, ‑ огрызнулся он. ‑ Я оказал им услугу. Я работал до изнеможения, чтобы заставить их понять, насколько огонь опасен. Когда они были слишком глупы, чтобы усвоить это, я давал им уроки, которые не забываются. ‑ Он схватил свой рюкзак, и пробежал несколько шагов к каналу, балансируя на своих коньках. Даджа позволила ему добраться до льда. Она даже позволила ему закинуть рюкзак на плечи. Он был в трёх ярдах от неё, когда она послала жар в его коньки. Они мгновенно ушли в лёд на дюйм: Бэн растянулся на льду. Даджа пошла к нему, пытаясь не поскользнуться, когда лёд начал таять под её собственными босыми ногами.
Бэн лихорадочно поднялся на колени, и попытался встать. На этот раз она послала более сильную вспышку жара в металлические коньки, сваривая их друг с другом. Бэн упал. Когда он оттолкнулся руками от льда, чтобы посмотреть, что случилось, она дотянулась до силы в перчатках из живого металла, и рывком свела свои ладони вместе. Перчатки срослись, сковав руки Бэна от кончиков пальцев до локтей.
Он снова упал, затем перекатился на бок, уставившись на неё, пока она приближалась. Парик сбился с его головы: он подстриг свои рыжие локоны, чтобы тот лучше сидел.
— Даджа, пожалуйста, ‑ сказал Бэн. Он мертвенно побледнел, отбрасываемые громадным пожаром тени рябью ходили по его бедной коже. ‑ Ты не можешь это сделать. Мы же друзья.
На это ей сказать было нечего. Вместо этого она посмотрела на госпиталь — они были не так уж далеко от причала кухни. Там всё ещё были люди. Она вытащила своё зеркало, и влила в него достаточно жара, чтобы оно ярко засветилось. Подняв его, она отправила вспышку в толпу.
— Ты знаешь, что случится, если меня обвинят в поджигательстве? ‑ спросил он, будто думая, что она всё ещё может поверить в его невиновность. ‑ Знаешь? Они сожгут меня заживо.
Кто-то в толпе махнул над головой факелом, один раз, дважды. Даджа ответила двумя быстрыми вспышками зеркала. От причала отделились сани, и поехали в их сторону.
Даджа посмотрела на Бэна:
— Я знаю, что сожгут, ‑ сказала она ему. ‑ И я буду там, чтобы оплатить мой долг перед тобой.
Жители Кугиско ни минуты не теряли зря, предавая поджигателя суду — только не того, кто убил больше 150 человек и ранил ещё сотни. Через четыре недели после пожара в Госпитале Йоргири Даджа предстала перед тремя магистратами и набитым залом суда, чтобы рассказать о своей дружбе с Бэннатом Ладрадуном, начиная от их знакомства до их последней встречи на льду у Черномушной Топи. Она слушала слова Хэлуды о том, как та нашла чердачную мастерскую, где Бэн создавал свои устройства, и выслушала рассказы людей в госпитале, банях и Доме Джосарик.
Всё это время Бэн сидел в железной клетке, выстроенной для его защиты от мести пострадавших от его рук. Он сидел, уставившись пустым взглядом на свои ладони, ни разу не подняв ни на кого взгляд.
Никто не сомневался в том, какое решение вынесут магистраты, и они никого не удивили: казнь через сожжение. Наморнский закон гласил, что казнь преступника должна быть проведена на месте его самого значительного преступления. Лекари и руководство госпиталя отказали в разрешении: как верующие в Йоргири, они не могли разрешить убиение человека, пусть и санкционированное правительством, на земле, только недавно вновь посвящённой жизни. Бэнната Ладрадуна приговорили к смерти от сожжения за неделю до Долгой Ночи, у бань на Острове Эйрги.
Ниа настояла на том, чтобы пойти с Даджей, хотя и произносила это дрожащими губами: она считала, что кто-то должен выступить свидетелем для Моррачэйн. Даджа пошла, потому что обещала Бэну, что посмотрит в лицо тому, что она сделала, поймав его. Фростпайн пошёл без всяких объяснений. Они и не требовались; Даджа знала, что он придёт, чтобы помочь ей. Для них выделили пространство прямо перед местом казни. Когда они явились, то обнаружили, что там же стояли Оленника Поткракер и Джори, советы островов, пострадавшие от пожаров Бэна, и семьи погибших. Хэлуда и маги магистратов, в отделанных золотом и серебром чёрных жакетах, стояли к их группе под прямым углом. Перед ними стоял столб, чьё широкое основание было завалено поленьями и хворостом, с установленной сверху платформой. На противоположной стороне от группы Даджи, по ту сторону столба, ждал губернатор, городской совет и должностные лица, служившие в судах и страже.
За этими тремя группами свидетелей стояла толпа: те, кто пришли увидеть свершение справедливости, или просто посмотреть на ужасное зрелище. Они ждали в необычной тишине.
Вскоре послышался бой барабана, безрадостный и жёсткий. По ступеням от канала поднялась группа казнящих. Бэна, одетого в грубую одежду из мешковины, сопровождали по бокам жрецы Врохэйна в чёрных одеждах, надзиравшие за всеми казнями, и сопровождавшие их стражи. Осуждённому на смерть заключённому дозволялся жрец его собственной веры, но Бэн никого не выбрал. Он шёл, уставившись в землю. Слышны были лишь бой барабана, хлопанье ткани на ветру, и клацанье кандалов, закованных у Бэна на запястьях, щиколотке и шее.
Жрецы помогли ему подняться по ступеням на платформу. Они приковали его к столбу, затем сошли вниз. Бэн глядел поверх моря людей, будто его мысли были устремлены на годы в прошлое.
Барабан смолк. Глашатай зачитал имя Бэна, его преступления, и его приговор. Затем жрецы Врохэйна принесли факелы. Те были сунуты в промежутки между поленьями, в пропитанный маслом хворост. Хворост вспыхнул.
Долгое время ничего не менялось. Бэн стоял без всякого выражения на лице. Под ним занялись и начали гореть поленья. От них почти не было дыма, осознала Даджа: ему не позволят задохнуться до того, как огонь доберётся до его плоти.
Его образ размылся, когда на её глаза навернулись слёзы. Она вдруг вспомнила Бэна, которого узнала в начале — редкого не-мага, понимавшего огонь так же, как она, такого же энергичного и живого, как и все члены её приёмной семьи.
Бэн внезапно переступил ногами, будто ему было неудобно. Он поднял сначала одну стопу, потом другую. Первые языки пламени проскользнули через доски платформы. Слёзы безостановочно потекли у Даджи из глаз. Это был закон, который он нарушил — смерть, на которую он обрёк столь многих. Это ведь было правильно, осудить его на такую же смерть?
Пламя внезапно взбежало вверх по его одежде из мешковины. Бэн дёрнулся, пытаясь сбить пламя о столб. Но он
