Кругом был летний парк, весь в лунном сиянии и мерцающих каплях росы. На росистой траве, на куртке из волшебной непромокаемой ткани, сидели государь и рыжая принцесса и над чем-то хохотали — может, Лео сказал какую-нибудь уморительную глупость? И Сэдрик ждал, когда вернётся Тёмная Мать — он тогда спросит, не обожжёт ли Нельгу его Дар, если её поцеловать…
Острая боль была — как удар. Сэдрик осознал, что лето, парк, роса и неумершая девушка — только сон, но где он находится наяву, понять не мог: в голове всё смешалось и спуталось. Он попытался открыть глаза, с третьей попытки удалось, но перед глазами всё плыло, качались цветные пятна, рот пересох, на языке остался привкус падали, а левое плечо болело так, будто его проткнули раскалённым клинком.
— Очнись! — рявкнул кто-то незнакомым голосом, отдавшимся болью в голове. — Слышишь?
— Пошёл… в задницу… — пробормотал Сэдрик еле повинующимся языком.
В лицо хлынула ледяная вода — так, что Сэдрик на миг захлебнулся и задохнулся. Холод был острым, как боль, но туман перед глазами рассеялся, а мысли мало-помалу обрели связность.
Сэдрик понял, где он и кто перед ним. Марбелл, мерзкая рожа — все вампиры знали эту лицемерную мину. Застенок. А Дар заперт внутри заговорённым серебром.
Ох, как паршиво-то…
— Проснулся, гадёныш? — спросил Марбелл с ласковостью, которая не обманула бы и слабоумного.
— А, холуй ада, — еле выговорил Сэдрик сквозь боль, холод и тошноту. — Сплю ещё, кошмар снится…
Марбелл ухмыльнулся, но скрыть ярость у него не получилось. Сейчас врежет, подумал Сэдрик, но откуда-то сбоку ледяной голос сказал:
— Не смей его трогать, отравитель.
Сэдрик повернул голову, насколько позволял серебряный ошейник, но не разглядел — снизу вверх было неудобно.
— Ваше прекрасное величество, — сказал Марбелл заискивающе, — вы можете разговаривать с ним, если вам угодно, но…
— Отойди, — приказал ледяной голос. — Мешаешь.
— О! — удивился Сэдрик. — Узурпатор собственной персоной! Так?
Марбелл не ударил даже — толкнул, но пинок отдался в простреленном плече, и от боли потемнело в глазах.
— Думай, с кем говоришь, — прошипел Марбелл, но демон пришёл в неожиданную ярость:
— Ещё раз его тронешь — выгоню тебя к бесу! — и нагнулся к Сэдрику. — Это правда, что твой отец помогал моему заключать сделку с Теми?
Сэдрик взглянул на тварь без души с профессиональным интересом. Серебро мешало делать точные выводы, от какого-то дурманящего пойла притупилась интуиция, но даже сейчас было понятно: демон болен, встревожен и именно к Сэдрику настоящей вражды по неведомым причинам не питает, несмотря на то, что Сэдрик не церемонится в речах.
Удивляться не было времени.
— Было дело, — ответил Сэдрик кратко. — И?
— Расторгнуть её можешь? — спросил демон с неожиданной надеждой.
Мгновение Сэдрику казалось, что он ослышался. Потом пришло понимание: нет, просто государь и впрямь с ним поговорил. Велика сила Света…
— Не вопрос — расторгнуть. Ломать — не строить…
— Сделаешь? — спросил демон почти умоляющим тоном.
— Скажи своему холую, пусть снимет эту серебряную сбрую, — сказал Сэдрик. — Никто из нас в серебре работать не может.
— Марбелл, — голос демона снова стал ледяным, — ты слышал?
— Ваше прекрасное величество, — возмутился Марбелл, — снять серебро — значит, дать ему возможность использовать Дар…
— Так мне и нужен его Дар, — здраво возразил узурпатор.
Сэдрик с удивлением понял, что его яростная ненависть к адской твари поутихла: адская тварь рассуждала разумно и желала дельных вещей.
— Алвин, — сказал он, — не слушай этого придурка. Мой Дар тебе безопасен. Государь тебя убивать запретил — и мне, и всем, кто со мной. А против его воли я не пойду.
— А Марбелла Эральд тоже запретил убивать? — спросил демон со смешком.
— Марбелла? Нет, Марбелла — нет. Даже разговора такого не было, — ответил Сэдрик демону в тон.
Узурпатор неожиданно расхохотался.
— Марбелл, — всхлипнул он, — чрево ада, если бы ты видел свою рожу! Отпусти его сию минуту!
Марбелл принялся отмыкать замки на цепях. Он пытался выглядеть спокойно, но судорогу ярости скрыть тяжело. Снимая цепь с увечной руки, Марбелл дёрнул так, что перед глазами Сэдрика распустились сияющие багровые розы, а в горло поднялся горький ком тошноты. Но, закончив с цепями, Марбелл снял ошейник — сразу стало легче дышать, а в душу вернулся покой.
— Другое дело, — пробормотал Сэдрик хрипло. — Я сделаю, Алвин. Государю бы понравилось.
— Делай, — приказал узурпатор.
— Здесь не выйдет, — Сэдрика снова замутило, но он взял себя в руки. Какого беса! Боль — наш товарищ, боль — подруга смерти, боль — инструмент некромантии, нечего раскисать. — Надо на то место, где обряд совершили. В Малый Замок. Знаешь Малый Замок?
— Ненавижу этот замок, будь он проклят, — сказал Алвин.
— Скорее всего, это ложь, — вставил Марбелл.
— Марбеллу будешь рассказывать, что ты ненавидишь, — буркнул Сэдрик. — А я говорю, что надо в Малый Замок. Там покажу, где точно. Будешь делать, что скажу, иначе — ни пса ты не получишь. Ясно?
— Ладно, — сказал узурпатор, чуть поколебавшись. — Вставай, поехали.
Сэдрик сделал отчаянное усилие, оперся на здоровый локоть — и сел. В голове снова мутилось, стены пыточной Марбелла качались и плыли.
— Он вам наработает, ваше прекрасное величество, — заметил Марбелл. — Ведь полудохлый же.
— Заткни пасть башмаком, Марбелл, — выдохнул Сэдрик и встал. Дар работал безукоризненно — злость придавала сил.
Алвин снова коротко, зло хохотнул. Сэдрик взглянул ему в лицо.
Алвин, говоря откровенно, здорово напоминал государя внешне — и было сразу ясно, насколько вино важнее кубка: ни тени истинной силы и тепла в его лице не виднелось. Пустышка. Но Сэдрик увидел в этой лощёной пустоте кое-что совершенно неожиданное: привычную боль.
В этот момент он начал понимать государя: с убогого без души — какой спрос? Как с больного или безумного. Виноваты те, у кого душа на месте — благо таких вполне достаточно.
Алвин ждал.
— Скажи Марбеллу, пусть вернёт мою куртку, — сказал Сэдрик. — У меня там нож в кармане, нож отца, папаша, старый пёс, им обряд проводил. Если и я им сделаю — больше шансов.
Марбелл дёрнул лицом, как бы говоря, что Сэдрик до смешного самонадеян.
— Отдай, — приказал Алвин.
Марбелл швырнул куртку на стол, с видом: "На, подавись!" Сэдрик тут же сунул руку в карман — нож лежал там, и прикосновение к нему вызвало мгновенный экстаз. Хорошо. Папаша — старый пёс, конечно, но след его руки не помешает — всё-таки, завещанное, одухотворённое лезвие.
