Король без души.
Джинере хотелось в ужасе закричать: "Я сразу догадалась!" — но она заставила себя молчать и думать.
Порой кого-нибудь из владык прежних времён обвиняли в том, что за власть он продал душу Тем Самым Силам. О таких ритуалах ходили легенды. Молва лишала души Церла Прибережного и Дольфа Междугорского — но Церл был только чернокнижником, а Дольф был только проклятым, если для описания столь тёмных чар и деяний уместно слово "только". Считалось, что бездушная тварь не может быть коронована — Отец Небесный должен ощутить присутствие ада во время коронации. Считалось, что коронация бездушной твари отдаёт аду весь присягнувший народ. Что такое действо может повлечь за собой неисчислимые беды. И вот…
Алвин — король с младенчества, и кругом болтают, что с тех пор, как умер Эральд, все старые отношения и связи ползут по швам и разваливаются. Что забыты обеты, поругана честь и слова теряют смысл. Всё это похоже на правду, но где кончаются сплетни и начинается истина?
Джинера вспоминала мёртвые глаза Алвина — и чувствовала смертный безнадёжный холод. Иерарх в день четырнадцатилетия Алвина отслужил ту самую торжественную службу в храме Святой Розы, подтвердив его королевское достоинство — и с тех пор всё полетело под откос быстрее.
И что тут может сделать вернувшийся из неких дальних странствий истинный король? Без свиты, армии, сторонников, друзей, духовника? Простая логика подсказывает: в конце концов, его всё же убьют, как убили его отца. Отвага и самопожертвование не помогут, хотя за них и сказанную вслух правду Джинера была глубоко признательна настоящему сыну Эральда.
В храме Джинера сделала из всего этого один-единственный вывод: если Алвин — и впрямь король без души, то нужно интриговать, воевать, умереть, но не отдавать под его руку провинцию Златолесья вместе с подданными. Она сказала то, что нужно было сказать — но, уходя, не представляла, что делать теперь.
Впрочем, у себя в апартаментах Джинера смотрела в потерянные лица друзей и ломала костяной веер лишь пару минут. Потом приняла решение.
На страничке, вырванной из записной книжки, тоненьким грифелем, обрамлённым в яшмовый стерженёк, она написала: "Молчание!" — и показала её своей свите. Джинера не знала, на что способна тварь из ада, но в том, что такая обыденная подлость, как доносчики и подслушивание чужих речей, должна быть для неё естественна, принцесса не сомневалась.
На другой страничке она написала: "Милый Лис, целую твои руки. Вели тем, кто куёт металл, поторопиться. Бог благословит смелых — верь всему, что услышишь от Дильберта, хоть в это и тяжело поверить. Я люблю тебя, спаси Господи Златолесье, отца и маму. Белочка". Страничку свернула в крохотный квадратик, вынула из кармана Дильберта часы, сунула бумажный квадратик между крышками, отдала часы, глядя барону в глаза.
— Когда? — спросил барон одним движением губ.
"Нынче ночью, — написала Джинера на третьей страничке. — Вы возьмёте троих, вы уйдёте тихо, вы доберётесь живым. Расскажете всё. Я в вас верю". Дала барону прочесть, вырвала страничку, скомкала и кинула в камин.
Дильберт вздохнул и кивнул.
— Вот и отлично, — весело сказала Джинера. — Милый Витруф, пожалуйста, помогите моей няне приготовить туалет попроще — я ужасно глупо чувствую себя в подвенечном платье нынче, когда свадьба отложена.
Камергер нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.
— Зелёное? — спросила умница Доротея.
— Ах, нет, пожалуй, синее, — подхватила Джинера и принялась обсуждать с фрейлинами златолесские фасоны, пытаясь обдумать положение.
Важно было поговорить с принцем-регентом, но Джинера почти не сомневалась, что ей не позволят. Так и случилось. Стоило ей покинуть свои покои и свернуть на территорию, принадлежащую Бриану, как серый человечек в блеклом костюмчике, с наивненькой улыбочкой — не представленный, но, судя по повадкам, без сомнения, одно из первых лиц при дворе — остановил её, ласково сообщив, что мессир Бриан, к сожалению, упокоился на лоне Господнем, убитый мучительным недугом. А после тронул руку принцессы, затянутую в высокую перчатку, сказав проникновенно и вкрадчиво:
— Безумный юноша в храме — слуга ада, ваше прекраснейшее высочество, вы и сами всё понимаете. Не стоит интересоваться делами, за которыми стоит ад — это опасно для души.
— Вы, простите, о котором юноше говорите, мессир? — спросила Джинера. — О том, кто был безумно храбр, или о том, кто был безумно напуган? Я запуталась.
— Драгоценнейшая принцесса, — ласково сказал человечек, — вы очень, очень рискуете, я предупреждаю вас как истинный друг.
— Благодарю, мессир, — сказала Джинера. — Вы, должно быть, сами очень отважны, находясь при особе такого удивительного владыки.
Серый пытался сказать ещё что-то, но Джинера сбежала, пытаясь лишь держать осанку. За её спиной шептались люди из королевской свиты.
Джинера вернулась к себе, но не могла найти себе места. Она казалась сама себе курицей, которую принесли на кухню в закрытой корзине, и которая может только дожидаться своей неминуемой участи. На что ты годишься, на жаркое или в суп? Невыносимо.
Подруги пытались болтать о пустяках, няня начала было рассказывать что-то о прежних временах, но ужас не давал златолессцам рассеяться. В конце концов, Джинера не выдержала.
— Однако, — сказала она бодро, насколько возможно, — о нас, кажется, все забыли. Если хозяева дома Сердца Мира не забавляют меня, я желаю забавляться сама. Мессиры, сопровождайте меня, я отправляюсь рассматривать здешние редкости и диковинки.
И бароны молча зарядили пистолеты. Прогулка по дворцу — весёлый пустячок.
Джинера бродила по огромным роскошным залам, разглядывая живописные полотна, статуи, драгоценные вазы и канделябры, за ней клубком катился Зефир, а за её спиной шептались подданные Алвина. Она пыталась прислушиваться, но расслышала и осознала лишь одно: на неё смотрят, как на движущегося мертвеца.
В конце концов, принцесса заблудилась и устала. Она брела по галерее второго этажа — и вдруг услышала перебранку полным голосом.
— У меня приказ мессира Дамьена! — настаивал кто-то. — Мне необходимо его увидеть.
— А у нас — приказ короля! — гаркали солдатским зычным басом. — Никого не пускать! Ничего не знаю!
— Но мессир канцлер…
— Не знаю ничего, мессир. Не велено.
Джинера ускорила шаг. У винтовой лестницы, ведущей куда-то вверх, с двумя монументальными солдатами пререкался скользкий человечек в штатском платье. Он обернулся, чтобы взглянуть на Джинеру — и принцесса оценила его лицо.
