Вряд ли для такого дела подошёл бы новый клинок. А где теперь прекрасный нож, подаренный государем, идеальный для такого светлого дела, Сэдрик даже представить себе не мог.
Увечная рука больше совсем ни на что не годилась — острая боль протыкала насквозь, стоило двинуть ею хоть чуть-чуть. Марбелл вытащил пулю и остановил кровь, но Сэдрик чувствовал, как повязка присохла к ране, рубашка пропиталась кровью насквозь. Ни к чему Марбеллу было деликатничать; ясно, что он замышлял. Если претендуешь на чужой Дар, то сильная боль — вполне подходящий инструмент.
Впрочем, для хорошего обряда своя боль — инструмент не хуже.
Сэдрик одной рукой, неуклюже, накинул куртку на плечи. Тело просто скулило, сопротивляясь любому движению, но разум прояснился, пробудив интерес к окружающему миру. Пытаясь привести себя в порядок, Сэдрик, между делом, оценил логово Марбелла.
Высокий зал в подземелье, с окнами под самым сводом, алхимическая лаборатория и библиотека. Всё пропитано смертями на ладонь, смерти впитались в стены, как вода в песок — но никаких неприкаянных душ: Марбелл держал рабочее место в порядке. Умелый убийца не оставляет улик, подумал Сэдрик с омерзением.
— Ты получил свой нож? — спросил Алвин. — Доволен? Пойдём.
Сэдрик двинулся к двери. Ноги подкашивались, он держался за край стола, потом — за стену, и ужасно на себя досадовал. Марбелл отпер дверь и сдёрнул с крюка плащ, подбитый мехом бобра.
— Останься здесь, — приказал Алвин. — Ты мне там не нужен.
Лицо Марбелла побелело так, что пятно показалось почти чёрным.
— Я боюсь отпускать вас с чужаком, да ещё и проклятым, ваше прекрасное величество, — пробормотал он заискивающе. — Боюсь за вас, драгоценный государь! Как вы можете подвергать свою жизнь такой опасности?
— Можно подумать, с тобой безопаснее, отравитель, — бросил Алвин. — Я сказал: ты останешься. Или убирайся.
Марбелл поклонился, коснувшись пола кончиками пальцев, а когда выпрямился, у него дрожали губы. Алвин взглянул брезгливо и захлопнул дверь в лабораторию. Сэдрик почувствовал что-то, довольно близко напоминающее благодарность.
— Молодец, — сказал он. — Твой отравитель мог бы нам здорово напортить.
— Идём к лошадям, — приказал Алвин.
Сэдрик помедлил.
— Что такое? — обернулся узурпатор нетерпеливо.
— Слушай, такое дело… — Сэдрик не был уверен, что поступает правильно, но интуиция подсказывала именно такой ход. — Мне надо увидеть государя.
— Да почему ты его зовёшь государем?! — взорвался Алвин. — Я — король, тупица!
— Марбеллу расскажи, — огрызнулся Сэдрик. — Я знаю, кто государь, и ты знаешь, только придуриваешься. И все знают, только твоя кодла боится, что погонят их поганой метлой — вот и изображают идиотов. Мне ничего изображать не надо. Мне бы увидеть его — и поедем, куда скажешь.
Алвин некоторое время молчал. Потом хмуро спросил:
— Зачем?
Хочу убедиться, что он жив и вся эта затея имеет смысл, подумал Сэдрик и сказал:
— Затем, что королевское чудо. Не хочу сдохнуть по дороге. Тебе это ни к чему, конечно, но руки короля Святой Земли — руки целителя, а не убийцы, знаешь ли.
Глаза Алвина одновременно наполнились слезами и жаждой крови.
— Урод! — рявкнул он, и Сэдрик отчётливо ощутил вокруг него что-то вроде того свечения зла, какое бывает у адских тварей, призываемых в человеческий мир.
Очень напугал, подумал Сэдрик и хмыкнул:
— От урода слышу. Не хочешь делать то, что я говорю — ходи без души, какое моё дело. Ну, чего ты уставился на меня, как вошь на гребень? Тебе надо, мне — наплевать, вообще-то.
— Знаешь, как можно заставить людишек делать всё, что прикажут? — осведомился Алвин с безумной и яростной ухмылкой.
— Ага, пытками, — кивнул Сэдрик. — Ну, давай, рискни меня пытать. Мне-то что, пять минут — и я уже там, я и так еле на ногах держусь, если ты не заметил. А вот ты что будешь делать, когда я подохну, палач лядов? Марбелла пытать побежишь? Так его пытай, не пытай — не сможет он, кишка тонка.
Алвин мотнул головой, как оглушённый.
— Хватит ломаться, — сказал Сэдрик с досадой. — Хочешь что-то делать — давай решайся. Стоит тут, капризничает, мнётся, как девка…
Алвин шёл вразнос: Сэдрик видел, как узурпатору хочется убить упрямого некроманта на месте, но мыслил Алвин всё-таки здраво. А здравое размышление подсказывало: вот единственный шанс что-то изменить, другого не будет — и Алвин, видимо, собрав всё невеликое своё самообладание, взял-таки себя в руки и решил отложить страшную казнь Сэдрика до другого раза.
Он мотнул головой, жестом приказав Сэдрику себя сопровождать, и направился к выходу из подвала. Так-то лучше, подумал Сэдрик, заставляя себя идти как можно быстрее. Сейчас увидим государя, государь нам поможет, государь дотронется — и можно будет идти на край света или взламывать ад.
Потому что иногда очень важно почувствовать, что ты не один.
Джинера шла по восхитительной галерее, украшенной живыми цветущими деревьями, и пыталась хоть немного разобраться в сложившейся ситуации. Её бароны следовали за ней, как тени — охраняли принцессу, а по сути — собирались в критическом случае умереть вместе с ней.
Джинера шла и думала.
В храме ей показалось, что светловолосый парень, вышедший к алтарю с чудовищной по дерзости речью — безумен. Нет, в его словах слышались и резон, и искренность, и здравый смысл, но Джинера не могла себе представить настолько самоубийственной отваги и была сильно удивлена, когда юношу, объявившего себя королём, не убили на месте, а проклятого, заслонившего его от пули, не добили. Плохо скрытый ужас свиты Алвина казался таким же безумием, слова Алвина и канцлера казались невероятными; в довершение всего, как громом поражён, рухнул на пол Иерарх, о котором давным-давно говорили вполголоса, будто он возведён на Небесный Престол интригами двора Святой Земли и куплен людьми Алвина с потрохами.
Но, поразмыслив, Джинера решила, что безумие тут ни при чём. Безоглядно отважный человек, осмелившийся обвинить короля в глаза, в нестерпимо кошмарных вещах, вероятно, не просто сказал правду — он сказал правду всем известную, крайне опасную, всё меняющую. Обычные политические игры перед её лицом отошли на второй план. Другими словами, на престоле Святой Земли и впрямь нелюдь. Тварь. Двор это знает. Знал и Иерарх, короновавший тварь за церковную карьеру. Будущее — и Святой Земли, и Златолесья, и самой Джинеры — в один миг стало неочевидным.
Король без души.
Джинере хотелось в ужасе закричать: "Я сразу догадалась!" — но она заставила себя молчать и думать.
